который в 1967 г. был объявлен «вторым по значимости каппутистом Китая» («первый каппутист» – Лю Шаоци – еще в 1969 г. скончался в тюрьме, где ему отказали в оказании медицинской помощи). С разрешения в феврале 1973 г. Мао Дэн Сяопин вернулся в Пекин из ссылки в провинции Цзянси. В дальнейшем он был восстановлен как в ЦК КПК, так и на посту вице-премьера Госсовета КНР [Ibid.: 360–365; Teiwes, Sun 2007: 42–85].

Быстрый взлет Дэна, апогеем которого стала передача в декабре 1973 г. Чжоу Эньлаем ему обязанностей, был срежиссирован самим Мао, который воспринимал Дэна как подходящую альтернативу Чжоу Эньлаю, стремительно потерявшему во второй половине 1973 г. его расположение [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 358–360]. Радикалы в Политбюро не доверяли Чжоу и относились к его деятельности с глубокой подозрительностью. Он давно считался соглашателем, неизменно пытавшимся сгладить деструктивные аспекты «культурной революции» и слишком охотно готовым принести принципы маоизма в жертву административной целесообразности. В течение 1972–1973 гг. радикалы многократно выступали против критики со стороны ультралевых и реабилитации кадров со стажем в ущерб повстанцам из провинций [Forster 1990: 116–118]. Воспользовавшись фактом проведения Чжоу Эньлаем переговоров с США, радикалы осудили его за спекуляцию национальными интересами Китая и все-таки смогли перетянуть Мао на свою сторону. Чжоу Эньлай утратил свое влияние в верхах китайского руководства [Teiwes, Sun 2007: 85–109, 132–146; Vogel 2011: 61–79].

Эти обстоятельства имели для внутренней политики КНР два последствия. Во-первых, завершение дела восстановления гражданской администрации Китая и устранения негативных последствий «культурной революции» было поручено Дэн Сяопину. Во-вторых, в политической линии произошел сдвиг от опровержения злоупотреблений «культурной революции» в сторону сомнения в необходимости восстановления статус-кво, сложившегося до «культурной революции». Это стало заметно по изменениям в общенациональной кампании осуждения Линь Бяо. В январе 1974 г. последняя была преобразована в движение «критики Линь Бяо и Конфуция». Предписываемые Линю злодеяния теперь оказались переосмыслены крайне парадоксальным образом: бывший преемник Мао теперь обозначался как противник всего, связанного с «культурной революцией», и достойный Конфуция реакционер, пытавшийся повернуть время вспять, вернув его к периоду, предшествующему инициативе Мао. Конфуций был представлен фигурой, в которой сочетались склонность к компромиссам, созерцательность, тяга к стабильности и гармонии – ценности реакционных классов и противников революции. Те же черты можно было увидеть и в Чжоу Эньлае. Попытки замаскировать цель нового движения даже не предпринималось [Forster 1990: 118; Goldman 1975; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 366–373]. Все это стало сигналом для противников отказа от «культурной революции»: пришло время воспротивиться тренду на реставрацию прежних порядков.

«Вторая культурная революция» 1974 г.

В рамках кампании порицания Линь Бяо и Конфуция ставилось две основные задачи. Первая задача, фактически продолжавшая первоначальные меры по дискредитации лично Линь Бяо, – покончить с контролем вооруженных сил на всех уровнях управления. Предшествующая кампания по борьбе с «кликой Линь Бяо» сильно ослабила позиции военных в национальном руководстве и во многих регионах Китая, однако офицеры, которых не удалось обвинить в участии в предполагаемом сговоре Линя, продолжали занимать во многих регионах ведущие посты. Гражданский контроль все еще не был полностью восстановлен. В конце 1973 г. военачальники из крупнейших военных округов КНР были переведены в другие регионы. Местные силовики были вынуждены покинуть базы, которые они отстроили для себя после событий 1968 г., и перейти на службу в районы, в которых они не имели личных связей или союзников. Вторая цель кампании заключалась в замедлении разворота политических курсов, связанных с «культурной революцией». Чжоу Эньлай воспользовался первыми критическими настроениями в отношении «ультралевого» Линь Бяо и начал добиваться восстановления более эффективной гражданской администрации, которое предполагало возвращение на свои должности опытных кадровых сотрудников и партийцев. Кампания 1974 г. была санкционированной Мао попыткой замедлить новый подъем «ветеранов» правительства и партии и остановить движение вспять тех экономических и образовательных инициатив, которые были особенно дороги маоистам [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 358–373; Teiwes, Sun 2007: 110–118, 146–171].

Запущенная в январе 1974 г. кампания открыто поощряла критику руководителей, которые, предположительно, противились «культурной революции» и хотели восстановить статус-кво. Порицанию могли быть подвергнуты как региональные военные власти, так и ведущие гражданские служащие. Во многих районах Китая наметился подъем местных сил, заинтересованных в том, чтобы извлечь из туманных распоряжений центральных властей личную пользу. Среди таких лиц были бывшие повстанческие лидеры, которые, ненадолго добившись заметного влияния во время «культурной революции», оказались маргинализированы, были отвергнуты ради армейских офицеров и проигнорированы при восстановлении кадровых работников на их первоначальных должностях. Бывшие мятежники воспользовались кампанией для того, чтобы вернуть себе утраченный статус и обозначить свои претензии на руководящие посты в качестве альтернативы возвращавшимся к работе после нескольких лет забытья старшим партийным кадрам, с которыми у них обострялся конфликт. Именно поэтому кампания, получившая наименование «вторая культурная революция» и даже «второй захват власти», проходила на фоне массовой мобилизации и уличных протестов [Teiwes, Sun 2007: 111, 172–178]. Пока в этой связи по всему Китаю возникали волнения, кампания породила и движение протеста против самой «культурной революции».

События 1974 г. в Ханчжоу выступают отличным примером того, что подразумевалось под «второй культурной революцией». Во время кампании порицания Линь Бяо многие старшие кадры были возвращены на руководящие посты в ущерб тем лицам, которые были задействованы в не столь давнем повстанческом движении [Forster 1990: 110–114]. Во второй половине 1973 г. бывшие повстанцы начали мобилизовывать своих сторонников на критику вставших во главе провинции Чжэцзян кадров и потребовали себе членства в КПК и ведущих должностей в провинциальных и муниципальных властях и на предприятиях. Борьба за контроль над процессом восстановления профсоюзных организаций развернулась между молодыми недавними повстанцами и старшим поколением официальных лиц [Ibid.: 120–128]. В конце 1973 г. делегации неудовлетворенных своим положением повстанцев со всей провинции Чжэцзян, которым было отказано в партийном членстве и руководящих должностях, начали собираться в Пекин, чтобы пожаловаться на отношение к ним. На улицах Ханчжоу появились стенгазеты, в текстах которых бросался вызов провинциальным властям. Ближе к концу года бывшие мятежники устроили марш к штаб-квартире КПК по провинции Чжэцзян. Руководство взяли в осаду, чиновников задерживали и подвергали жесткому обращению, дополняемому настойчивыми требованиями новых назначений. Повстанческие лидеры готовились к более масштабным нападениям на провинциальное руководство и устраивали визиты на крупные региональные предприятия, чтобы побудить рабочих к противостоянию «ошибочной политической линии» [Ibid.: 133–139].

Кампания порицания Линь Бяо и Конфуция ясно давала понять, что стремление отстоять «культурную революцию» исходило от самых высших уровней власти. Провинциальное руководство вскоре столкнулось со скоординированной атакой: повстанцы организовывали масштабные народные собрания, заявляли о «праве бунтовать против реакционеров» и призывали бороться против «контрнаступления буржуазии, пытающейся свести старые счеты и вернуть свое прежнее влияние» [Ibid.: 144–145]. Мятежники обратились