Во время Второй мировой войны Ачесон выступал сторонником налаживания отношений с Советским Союзом. Он предлагал поделиться секретами атомной энергии с Советским Союзом, считая, что в противном случае Москва потеряет доверие к Америке и Англии. Но затем он изменил свою позицию. На него больше всего подействовала попытка Сталина заставить Турцию передать Советскому Союзу контроль над Босфорским проливом. Ачесон провел принципиальный разговор с президентом Трумэном, убеждая его в том, что Соединенные Штаты должны жестко противостоять Сталину. Ачесон и стал архитектором политики сдерживания. В определенном смысле он оказался прав.

12 марта 1947 года Трумэн провозгласил свою доктрину политики глобального противостояния советской диктатуре. Первыми американскую помощь получили Турция и Греция, где шла партизанская война, которую поддерживали с баз в Югославии и Болгарии. Запад испугался, что и в других странах коммунисты попытаются силой захватить власть.

Считается, что все началось 5 марта 1946 года, когда Уинстон Черчилль произнес в городе Фултоне свою знаменитую речь. Он говорил о железном занавесе, который разделил Европу на страны, где есть свобода, и на страны, где свободы нет. Слова Черчилля о железном занавесе были точной формулой. Европа раскололась. Линия раздела прошла через Германию, поделив ее на Восточную и Западную, и через немецкую столицу Берлин, который тоже был разделен.

Зональная граница между советским сектором оккупации Берлина и западными секторами стала линией фронта, передовой холодной войны. Но холодная война грозила перерасти в горячую. Берлин мог стать причиной третьей мировой войны.

В 1945 году Советский Союз, Соединенные Штаты, Англия и Франция договорились, что Берлин не будет частью Германии, а останется под властью союзников. Берлин, соответственно, поделили на четыре сектора. На практике получилось иначе. В советском секторе, как и во всей Восточной Германии, шло формирование социалистического государства. А Западный Берлин хотел быть частью Западной Германии.

Окончательный раскол наступил в тот момент, когда западные державы решили, что им не надо противиться созданию западногерманского государства. 20 марта 1948 года прекратил свою деятельность высший орган четырехстороннего контроля над Германией — Контрольный совет. Советские представители во главе с маршалом Соколовским вышли из зала заседаний и больше не вернулись. Раскол Германии стал реальностью.

Западный Берлин, со всех сторон окруженный советскими войсками, оказался очень уязвимым. 31 марта 1948 года Сталин наложил ограничения на передвижения западных войск. Отныне западные гарнизоны в Берлине можно было снабжать только по воздуху. Затем эта блокада была распространена на весь Западный Берлин.

В июне началась денежная реформа в Западной Германии. Тогда советские войска полностью прервали транспортное сообщение между Западным Берлином и Западной Германией. Западу просто заявили, что дороги нуждаются в ремонте и движение по ним закрыто. Заодно в Западном Берлине отключили электричество. Город остался без света, тепла и продовольствия.

Сталин был уверен, что Западный Берлин не выдержит блокады и его можно будет присоединить к Восточной Германии. Запад не решится на какие-то решительные действия, а ограничится дипломатическими нотами. По словам Андрея Громыко, который был тогда первым заместителем министра иностранных дел, Сталин решил для себя, что отступит только в том случае, если американцы вдруг решатся на настоящую войну.

Сталин рассчитал правильно. Англия и Соединенные Штаты были растеряны. Они не испытывали никакого желания сражаться из-за Западного Берлина. Но Западный Берлин не дрогнул перед блокадой и не сдался. Власти города повторяли: «Западный Берлин останется свободным и никогда не станет коммунистическим!»

На грандиозном митинге правящий бургомистр Западного Берлина Эрнст Рейтер заявил: «После коммунистического переворота в Чехословакии на очереди была Финляндия. Этого не случилось, потому что финский народ был готов отстаивать свою свободу. Это не случится и с Берлином, если он выстоит в эти кризисные дни. Жители Берлина! В этот час тяжелейших испытаний мы призываем вас: смело идите своим путем. Пусть мы будем жить бедно, но свободно».

Городские власти проявили неожиданное упорство. И американский комендант Берлина генерал Люциус Клей оказался упрямым человеком. Генерал сказал, что союзники помогут Западному Берлину, если сами берлинцы готовы выдержать все испытания. Правящий бургомистр ответил ему: «Господин генерал, берлинцы до конца будут защищать свою свободу».

Генерал Клей нашел выход: он предложил организовать воздушный мост, доставлять все необходимое в город военными самолетами. Полеты союзной авиации Сталин запретить не мог. Американцы думали, что воздушный мост понадобится неделю-другую, а он действовал почти год. По воздуху было доставлено два миллиона тонн грузов. Было совершено более 270 тысяч вылетов, несколько экипажей погибло в результате авиакатастроф. В Берлине рядом со зданием сената поставили памятник погибшим американским летчикам. Каждые 48 секунд в Берлине приземлялся бомбардировщик с мирным грузом. Берлинцы получали маленькие пайки, даже крошечные. Но никто от голода не умер и никто не капитулировал.

Сталин обычно выигрывал потому, что умел убеждать европейские страны в том, что в драке он готов идти до конца, в то время как нежная Европа не была к этому готова. Но в данном случае берлинцев и американцев Сталин недооценил. Напрасно он считал их слюнтяями, которым не хватит мужества, решительности и готовности терпеть лишения. Через год Сталин отменил блокаду. Ликованию берлинцев не было предела. Они отстояли свою независимость.

Политика Сталина сплотила Запад. Соединенные Штаты удвоили военные расходы. Западная Европа почувствовала, что ей нужно объединяться. Уинстон Черчилль 19 сентября 1946 года произнес в Цюрихском университете речь не менее важную, чем фултонская. Полгода спустя после Фултона англичанин говорил о единении Европы:

«На обширных пространствах Европы масса измученных, голодных, озабоченных и потерявших голову людей созерцают руины своих городов и жилищ и вглядываются в мрачный горизонт, боясь обнаружить там признаки какой-нибудь новой опасности, признаки новой тирании или нового террора. Если бы великая республика по ту сторону Атлантического океана, в конце концов, не осознала, что крушение или порабощение Европы определило бы и ее собственную судьбу и увлекло бы ее в пропасть, и если бы она не протянула Европе руку помощи и не обеспечила бы ей свое руководство, мрачные времена со всеми их ужасами вернулись бы вновь. И они еще могут вернуться!

Тем не менее есть средство, которое, будучи применено повсеместно и энергично, могло бы чудесным образом изменить положение и в течение нескольких лет сделать всю Европу или же, по крайней мере, большую ее часть такой же свободной и счастливой, как нынешняя Швейцария. Это средство состоит в восстановлении европейской семьи народов (или, по крайней мере, в объединении максимально возможного числа ее членов) и в реорганизации ее на основе порядка, при котором они смогут жить в условиях свободы, безопасности и мира. Мы должны создать некую разновидность Соединенных Штатов Европы. Возможно, что наше время ограничено. Сейчас у нас передышка. Борьба прекратилась, но опасности не миновали. Если мы хотим создать Соединенные Штаты Европы, то мы должны сделать это сейчас…»