Много лет Гитлер и Германия ждали этого часа сведения счетов, и если когда-либо Адольф Гитлер был мессией своего народа, то в этот момент – безусловно. Множество граждан, до тех пор относившихся к Гитлеру скептически, теперь изменили свое мнение. Этот человек исцелил мучительные раны Первой мировой войны и Версаля, он вернул погибающей Германии былое величие. Прежнее миновало, и се, он сотворил все заново. В глазах миллионов людей Адольф Гитлер уподобился божеству, мессии, которого они так долго ждали, о котором молились, и царство его продлится тысячу лет.

Тема успеха глубоко интересовала Бонхёффера. Он затрагивал ее еще в юности, в письме из Барселоны, где отмечал переменчивость толпы, аплодирующей то быку, то матадору – толпу притягивает успех, успех прежде всего. В «Этике» он писал:

...

Бог ждет от нас не успеха, но послушания. Если человек повинуется Богу и готов принять поражение и любую другую участь, Бог дарует ему такой успех, о каком мир и не помышляет. Но узок путь, и немногие идут по нему.

Для немецкого Сопротивления настали тяжелые времена, и все же его участники продолжали действовать на разных направлениях. Одновременно существовало несколько группировок, развивалось несколько планов. Фриц-Дитлоф фон Шуленбург сотрудничал с членами кружка Крайзау, другие члены заговора предлагали поместить снайпера на пути фюрера, когда он будет принимать парад победы на Елисейских полях, но этот парад так и не состоялся. Зато в Польше Ганс Франк отметил торжество нацизма массовыми казнями. Он предпочитал ковать железо пока горячо.

Поражение Франции знаменовало новую эру для Третьего рейха. Бонхёффер, как и все участники Сопротивления, опасался, что Гитлер погубит Германию, втянув ее в обреченную на поражение войну. Но кто бы мог подумать, что он погубит Германию успехом, втянув страну в вакханалию самодовольства и самообожествления? Дитрих понимал, что поклонение кумиру погубит будущее страны, что немцы уподобятся почитателям Молоха, сжигавшим на жертвенном костре собственных детей.

После захвата Франции мысль о погибели Германии через успех затронула и многих единомышленников Бонхёффера. В июле Дитрих выступал в Потсдаме на Прусском синоде Братьев. Он был погружен в размышления о природе успеха, и его слова были неправильно поняты, что усугубило его отчуждение от Исповеднической церкви.

По мнению Бонхёффера, Германия полностью приняла Гитлера и национал-социализм. Он назвал это согласие «историческим «Да»469. До победы над Францией оставалась надежда на скорое свержение фюрера и крах его режима, но теперь эта надежда испарилась. Те, кто противостоят Гитлеру, вынуждены осмыслить новую ситуацию, принять ее и действовать в соответствии с ней. Предстоит затяжная борьба, а не одно эффективное усилие, и придется применять новую тактику. Бонхёффер часто прибегал ради выразительности к гиперболам, и порой они срабатывали против него, как и на этот раз.

Однажды он сказал ученику, что в каждой проповеди должен содержаться «заряд ереси»470, подразумевая, что истину приходится доносить до людей с нажимом или в такой форме, что иные положения покажутся еретическими, хотя, разумеется, они не должны быть еретическими. Но сама фраза «заряд ереси» выдает присущую Бонхёфферу привычку к выражениям, которые могут быть неправильно поняты. Эти слова, вырванные из контекста, указывали на пренебрежение к ортодоксальному богословию. Бонхёффер часто попадал в подобные ловушки. Можно сказать, он оставался самым непонятым богословом в истории.

В тот день в Потсдаме он попытался смести паутину и обнажить новую ситуацию, и тот же казус случился вновь. Заявив о победе Гитлера, он пытался пробудить внимание слушателей, указать им на необходимость сменить курс – и перестарался. Услышав рассуждения о победе нацизма, кое-кто в аудитории вообразил, будто Бонхёффер поддерживает этот триумф. Они на полном серьезе восприняли такие перлы, как: «Не можешь побить – присоединяйся». Впоследствии, когда Бонхёффер поступил на службу в абвер (разумеется, продолжая на этом посту деятельность агента Сопротивления), эти слова припомнили и поговаривали, что пастор перешел на «темную сторону» и трудится во благо Гитлера и наци.

Бонхёффер, конечно же, этими словами призывал оппозицию пересмотреть свой подход в связи с изменением ситуации. Сам он вполне был готов к этому, он отказался от прежнего открытого сопротивления режиму и притворялся, будто сотрудничает с ним. На самом деле это было прикрытие, позволявшее ему перейти к более серьезному сопротивлению. Заговорщик должен научиться обманывать и притворяться.

Среди серьезных и глубоко верующих христиан не все могли разделить подобное богословие, но Бонхёффер ни от кого этого и не требовал. В глазах многих людей мимикрия, к которой вынужден был прибегнуть Бонхёффер-заговорщик, мало чем отличалась от лжи, но Бонхёффер поступал так не из циничного пренебрежения истиной, а из уважения к ней, из глубочайшего почитания истины, которое вынуждало его отказаться от поверхностного легализма «всегда говорить правду».

Спустя несколько лет в тюрьме Тегель Бонхёффер написал эссе «Что значит говорить правду», в котором подробно исследовал эту проблему. «С того самого момента, как человек начинает говорить, его приучают всегда говорить правду. Что это значит? Что такое «говорить правду» и кто требует этого от нас?»

В Божиих заповедях, пишет он, истина есть нечто большее, чем просто «не лгать». В Нагорной проповеди Иисус повторяет: «Сказано… но я говорю вам». Он раскрывает более глубокий уровень послушания в ветхозаветных законах, от «буквы» переходя к «духу закона». Придерживаться «буквы» – значит исповедовать мертвую «религию», о чем писал и Барт, и другие. Это человеческая попытка притвориться послушным перед Богом, на глубинном уровне это и есть обман. Богу нужно от нас нечто куда более подлинное, чем религиозный легализм471.

В своем эссе Бонхёффер приводит такой пример: перед всем классом учитель спрашивает девочку, пьет ли ее отец. Она отвечает «нет». «Разумеется, – пишет Бонхёффер, – можно осудить ее ответ как ложь, но в этой лжи содержится больше истины, она вернее соответствует истине, чем если бы ребенок перед всеми обнажил слабость своего отца». Нельзя требовать «правды» любой ценой: если бы девочка перед всеми назвала отца пьяницей, она бы обесчестила его. Как говорить и что – зависит от ситуации. Бонхёффер понимал, что его термин «живая истина» может быть неправильно истолкован, «порождает подозрение, будто истину можно приспосабливать к обстоятельствам, так что само понятие истины исчезает, истина и ложь сливаются неразличимо» 472.