выяснять, в чем дело. Положение оказалось непоправимым — кобыла пала. И Терентий, размазывая по лицу пот и слезы, по-детски всхлипывал и говорил:

— Дак это ж мне теперича хошь самому в яму ложись… Куда я без лошади? Позвал его, думал, помогнет… А он, змей подколодный, последнюю кровь из нее выпустил. У-у! Облыжная твоя душа!..

— Как же это вышло? — спросил Ядринцев, делая несколько шагов к стоявшему поодаль мужику, тот настороженно поглядывал, готовый в любой миг дать стрекача. — Да вы не бойтесь, — доброжелательно сказал Ядринцев. — Я только хочу узнать: как это вышло у вас?

— А бес его знает! — с искренним огорчением ответил мужик. — Должно, сонную алтерию перехватил ненароком…

Ядринцев подошел ближе, с интересом разглядывая самозваного лекаря, невысокого, с острым, чуть вытянутым лицом, изрытым оспой, и лукаво сощуренными глазами.

— Как же вы беретесь за дело, которого не знаете?

— Чего ж не браться, коли зовут… Да я ране-то не допускал промашек. А тут… Эх! — вздохнул горестно, поправил сумку, сдвинув ее за спину, и зашагал по улице, изредка оглядываясь, все прибавляя и прибавляя шагу, и вскоре вовсе скрылся из виду.

* * *

Случай этот имел, однако, продолжение. Самозваный лекарь правду сказал: в тот же день Александра Семеновна, делая подворный обход, обнаружила в доме уже знакомого Терентия, даже и не в доме, а в полутемном сеночном прирубе, с единственным крохотным оконцем, посаженного на цепь человека. Вид его был ужасен — заросший, не стриженный и не мытый, должно быть, не один месяц; лицо и руки в ссадинах и струпьях, он сидел прямо на полу и дико, исподлобья взглядывал на собравшихся у двери людей. Воздух в каморке был тяжелый, гнилостно-спертый, как в закрытом хлеву. Мухи роем кружили, осаждая несчастного, и он время от времени судорожно передергивал плечами и крутил головой…

— Что это? — говорила Александра Семеновна низким, срывающимся от волнения голосом. — Что это такое, я вас спрашиваю?..

Никто ей не отвечал. В напряженной, как бы застывшей тишине слышно было, как яростно и зло гудят мухи. Александра Семеновна посмотрела на Терентия, виновато стоявшего чуть в стороне, он головы не поднял; перевела взгляд на Епифана Авдеича, тот крякнул и отвернулся; отыскала глазами Ядринцева, но и в его лице не увидела ничего, кроме растерянности… Тогда она, секунду помедлив, переступила порог.

— Не ходите! — предостерег Епифан Авдеич. — Помешанный он, мало ли чего…

Она обернулась, резко спросив:

— Почему же он здесь, а не в больнице? Если помешанный… почему вы его не отвезли в больницу?..

— Да был он в больнице, был, — ответил Епифан Авдеич. — Полгода пробыл в Тобольске, там взыскали с нас без малого сотню целковых, а Семку велели забрать… А он и начал сызнова куролесить. Терентия вон, брата своего, чуть не порешил… Что же с ним делать?

— Все равно, — стояла на своем Боголюбская. — Какое вы имеете право так обращаться с человеком? Это же не животное, не зверь… А вы его на цепь. Кто вам дал такое право?

Ядринцев впервые видел ее столь разгневанной, прямо-таки взбешенной и решительной. Казалось, ни перед чем она сейчас не остановится. И он оцепенел от ужаса, когда Боголюбская переступила порог и пошла в глубь каморки… Шла медленно, какими-то укороченными шагами и тихо, почти умоляюще говорила:

— Не бойтесь… прошу вас, не бойтесь. Боже, что они с вами сделали! До чего додумались… — шаг по шагу все ближе подходила к сидевшему на цепи человеку. Он цепко, не мигая, следил за каждым ее шагом, глаза его, как два буравчика, впились в нее, не отпуская ни на миг… Она продолжала идти.

— Александра Семеновна! — не выдержал Ядринцев. — Осторожнее… Сашенька.

Боголюбская не обернулась, продолжала идти. Какой-нибудь шаг отделял их теперь друг от друга.

— Вот видите, — сказала она тихо и ровно, — ничего плохого я вам не сделаю… — И показала руки, повернув их ладонями вверх. — Видите?

Он завороженно смотрел на ее ладони и не выказывал, казалось, ни малейшего беспокойства. И тогда Александра Семеновна, сделав последний шаг, опустилась перед ним на корточки и осторожно, бережно, как только умеют это делать врачи, коснулась пальцами его руки… Он вздрогнул, отдернув руку, и лицо его судорожно напряглось.

— Успокойтесь, я только посмотрю. Вот видите, у вас уже язвочки образовались… Больно? Потерпите. Сейчас мы вам поможем. Потерпите. — Она поднялась и, повернувшись к стоявшим у двери людям, приказала: — Нагрейте воды. Приготовьте чистую одежду. Освободите его от цепей. И сегодня же, слышите, сегодня, — уже выходя из каморки, добавила твердо: — Сегодня же отвезите его в больницу. Ах, Епифан Авдеич, Епифан Авдеич, — глянула с укором на старосту, — как вы могли такое допустить?

— Дак я што… я ништо, — хмурился Епифан Авдеич. — Сход постановил. Деньги немалые надо, штоб в больнице его содержать, а по нонешним временам обчество и копейки за душой не имеет… Где их взять?

— Не беспокойтесь, — вмешался Ядринцев. — Беру эту сторону дела на себя. Исполняйте все, что скажет доктор…

Когда остались вдвоем, Александра Семеновна вдруг уткнулась лицом в плечо Ядринцева и дала волю слезам. Он гладил ее по голове, как маленькую, успокаивал:

— Ну что ты, что ты, Сашенька? Перестань. Это совсем на тебя не похоже… Перестань. А то и я, глядя на тебя, разревусь. Что тогда будет? Слезами делу не поможешь…

Она кое-как успокоилась, лишь изредка вздрагивала от рвущихся из груди всхлипов и горячо, сквозь слезы шептала:

— Какая дикость… какая дикость! Заживо похоронить человека… Николай Михайлович, скажите, разве это возможно? Разве такое может быть среди людей?.. Нет, нет, это невозможно… — содрогнулась она опять, всхлипывая. — Это не поддается никакому здравому смыслу. «Обчество» не имеет денег… и сажает на цепь своего же брата. Какая дикость!..

— Но денег у них действительно нет, — сказал Ядринцев. — Что же им делать?

Она подняла заплаканное лицо, слезы еще не просохли, и посмотрела на него изумленно:

— Вы их оправдываете?

— Нет, Сашенька, не оправдываю. Выход они нашли далеко не лучший. Но пойми: не одного несчастного надо жалеть, а многих… Многих, Сашенька. Вот беда, — горестно он прибавил, — нынешнее положение таково, что цепи уже не самая худшая мера… Да, да, не самая худшая.

— Нет, вы все-таки пытаетесь их оправдать, — вздохнула Александра Семеновна. — Тогда объясните: что же это такое, что все это значит?..

— Разве ты не видишь? — помедлив, сказал Ядринцев. — Это Сибирь. Сегодняшняя наша Сибирь. Россия наконец! Если смотреть на нее с изнанки… Разве ты не видишь? — задумчиво и грустно переспросил.

21

Этим летом Ядринцев совершил еще