Девушки сидели в кружок – одни на складных стульях, другие у стены. Белые, черные, все в солнечных очках, военных куртках и берцах. Фэй села рядом с Элис и стала слушать, что говорит выступавшая в ту минуту девушка.

– Надо дать ему по морде, – вещала девушка, тыча пальцем в воздух, – потом укусить и закричать как можно громче: “Пожар!” Потом пнуть в коленную чашечку. Потом врезать по уху, так чтобы перепонки лопнули. Пальцем выколоть глаза. Фантазируйте. Вбить ему нос в мозг. Ключи, вязальные спицы – прекрасное оружие, только держите их крепче. Подберите камень и проломите ему башку. Если знаете кунг-фу, примените приемы кунг-фу. Ну и, само собой, коленкой по яйцам – тут все девушки дружно закивали, захлопали, закричали: “да!”, “точно!”, – врежьте коленом ему по яйцам и крикните: “Ты не мужик!” Сломите его волю. Мужчины нападают, потому что думают, будто им это сойдет с рук. А вы ему коленом по яйцам: “Не смей!” И не надейтесь, что за вас заступится кто-то из мужчин. Все они в глубине души мечтают, чтобы вас изнасиловали. Потому что это значит, что вас нужно защищать. Диванные насильники, вот кто они такие.

– Вот-вот! – выкрикнула Элис, и остальные девушки заулюлюкали.

Фэй не знала, куда деваться. От страха она сидела прямая, как палка. Глядя на собравшихся, она и рада была бы принять такую же небрежную позу, но не могла. Выступление между тем близилось к концу:

– Изнасилование для мужчин – косвенная возможность самоутвердиться, доказать свою мужественность и потенцию, поэтому они и пальцем не шевельнут, чтобы положить этому конец. Но мы их заставим. Мы должны стоять на своем. Мы отказываемся выходить замуж. Никаких свадеб. Никаких детей. Пока не будет уничтожено насилие. Раз и навсегда. Глобальный половой бойкот! Остановим развитие цивилизации!

Эти слова сорвали овацию. Девушки хлопали выступавшую по спине. Фэй тоже хотела было поаплодировать, как вдруг в темном углу комнаты что-то громко лязгнуло. Все обернулись, и Фэй впервые увидела его.

Звали его Себастьян. На нем был белый фартук в черных и серых разводах (Себастьян вытирал о него руки). Он робко посмотрел на собравшихся из-под черной челки и сказал:

– Прошу прощения!

Себастьян стоял за станком, который смахивал на поезд: литой, черный, блестящий от масла, с серебристыми валами и зубчатыми колесами. Станок вибрировал, гудел, время от времени у него в утробе что-то гулко постукивало, словно падали на стол монетки. Смуглый молодой человек с виноватым видом вытащил из станка лист бумаги, и Фэй наконец догадалась, что это сооружение – печатная машина, а бумага – новый номер “Свободного голоса”.

– Привет, Себастьян! – крикнула Элис. – Над чем колдуешь?

– Над завтрашним выпуском, – улыбнулся тот и повернул бумагу к свету.

– И что в нем?

– Письма редактору. У меня их уже куча набралась.

– Хорошие?

– Отвал башки, – ответил Себастьян и загрузил в станок очередную пачку бумаги. – Ладно, прошу прощения. Не обращайте на меня внимания. Меня тут нет.

Девушки отвернулись, встреча продолжилась, но Фэй не сводила глаз с Себастьяна. Как он крутил ручки и щелкал рычагами, как опускал головку станка, чтобы нанести краску на бумагу, как сосредоточенно поджимал губы, а на воротнике белой рубашки у него виднелось темно-зеленое пятно, и Фэй поймала себя на мысли, что Себастьян похож на сумасшедшего ученого, милого неряху, ее тянуло к нему, так чужаки в компании вдруг чувствуют близость друг другу, и тут она услышала, как кто-то произнес слово “оргазмы”. Фэй обернулась посмотреть, кто это сказал, и увидела высокую девушку с копной длинных светлых волос, в бусах и ярко-красной блузке с глубоким декольте. Подавшись вперед, девушка рассуждала об оргазмах. Неужели можно испытывать оргазм в одной-единственной позе? Фэй не верила своим ушам: как можно говорить о таком при мужчине? Печатный станок за их спинами бил по бумаге, стучал, как сердце. Кто-то заметил, что испытать оргазм можно в двух, а то и в трех позах. Кто-то возразил, что оргазмов вовсе не бывает: их выдумали врачи, чтобы унизить женщин. Как это? Чтобы мы стыдились, что ничего не чувствуем. Все дружно закивали. Встреча шла своим чередом.

Одна утверждала, что можно кончить под травкой, иногда под кислотой, а вот под героином фиг кончишь. Другая настаивала, что сексом лучше заниматься в трезвом уме. У третьей парень мог заниматься сексом только по пьяни. Четвертую недавно молодой человек попросил перед сексом спринцеваться. А у пятой парень после секса час отмывал спальню бактерицидным средством. Еще один называл свой член “пих пихычем”. Седьмой говорил, что до свадьбы только минеты.

– Свободная любовь! – выкрикнул кто-то, и все засмеялись.

Что бы там ни врали в газетах, а со свободной любовью дела тогда обстояли туго. О свободной любви в те годы разве что писали: занимались ею редко. Общество ее порицало, но горячо ею интересовалось. Свободная любовь превратилась в ходовой товар. Фотографии гологрудых женщин, танцевавших на публике в Беркли, вызывали бурю возмущения, но расходились на ура. Скандал с оральным сексом в Йеле обсуждали в каждой американской спальне. Все слышали о студентке Барнарда, которая жила с парнем без брака. Половые органы студенток занимали воображение обывателей: все слышали истории о том, как целомудренная девушка поступила в университет и за один-единственный семестр превратилась в шлюху. Журналы осуждали мастурбацию, ФБР предупреждало о недопустимости клиторальных оргазмов, а Конгресс проводил исследования, насколько опасна фелляция. Власти высказывались откровенно как никогда. Матерям советовали, как определить, что их дети пристрастились к сексу, детей предостерегали против преступных, губительных для души развлечений. Полиция патрулировала пляжи на вертолетах, чтобы поймать женщин, загорающих с голой грудью. В журнале “Лайф” написали, что развратницы просто-напросто завидуют тому, что у мужчин есть член, вот и превращают нормальных мужиков в гомосеков. “Нью-Йорк-таймс” уверяла, что блуд приводит к психическим расстройствам. Добропорядочные отпрыски среднего класса становятся педиками, лесбиянками, наркоманами, битниками, их исключают из университетов. Это правда. Вот и Кронкайт об этом говорил. Политики клялись, что примут жесткие меры. Они винили во всем противозачаточные таблетки, чересчур либеральных родителей, которые во всем потакают чадам, растущее число разводов, похабные фильмы, стриптиз-клубы и атеизм. Люди только головами качали – совсем эта молодежь с катушек слетела – и тут же принимались выискивать новые пикантные истории, находили и читали от первого до последнего слова.

Теперь здоровье нации определялось мнением мужчин средних лет о поведении студенток.

Для самих же девушек это было вовсе не время свободной любви. Это было время любви неловкой, смущенной, нервной, неискушенной. Никто ни разу не написал о том, как эти жрицы псевдосвободной любви собирались в таких вот темных клетушках и делились страхами. Они тоже читали эти истории, верили в них и поэтому думали, будто с ними самими что-то не так.

“Я хочу быть продвинутой, но я не хочу, чтобы мой парень трахался со всеми подряд”, – в один голос твердили многие девушки, обнаружив, что свободная любовь путается в сетях все тех же старых споров – ревности, зависти, власти. Секс заманивал и обманывал: свободная любовь оказывалась вовсе не такой, какой ее представляли.