фунтов. Смотрителя школы подкупить нетрудно, он и внимания особого на отвратительную шутку не обратит. Но я никак не могла поверить, что Доминик, активный унионист, участвовал во всем этом ради денег. Нет, он действительно меня любил. И Эмили любил. И хотел нас защитить. И все, что он делал, было направлено на то, чтобы изгнать из моей души детские воспоминания о гибели Конрада. Но причина всего этого, как я теперь понимала, была одна: Доминик тоже неким образом был виновен в смерти моего брата. Та зеленая дверь из моих воспоминаний оказалась всего лишь дверцей люка, подсвеченной неким зеленым сиянием. Но в тот день Доминик действительно был в театре вместе с Конрадом, и именно Конрад отвечал за освещение в спектакле «Отелло». Неужели это и есть ключ к исчезновению Конрада? Но если это так, то почему Доминик удерживает меня от попыток все выяснить? Я вдруг вспомнила, как он сказал: Это же все самый настоящий мусор, всякая чепуха, которую только матери и могут хранить. И я вдруг поняла, куда мне нужно пойти, где я смогу отыскать кое-какие ответы на все эти вопросы.

Я не была на Джексон-стрит с того дня, когда примеряла свое свадебное платье, после чего родители сообщили мне, что отдали все свои сбережения человеку, который притворился моим братом, а они ему поверили. Честно говоря, меня просто страшил очередной визит к ним. Вскоре они так или иначе осознают истинное положение дел, это всего лишь вопрос времени. В прошлом на это уходило от трех до двенадцати недель – в зависимости от суммы, которую выманил у них очередной «Конрад». Отец всегда в итоге реагировал бурно, даже яростно, а мать погружалась в очередную, все более глубокую, яму деменции. На сей раз я заметила признаки этого, едва подойдя к дому на Джексон-стрит: шторы в гостиной были плотно задернуты, а газон перед домом совершенно зарос полыннолистной амброзией. Я постучалась и вошла, не дожидаясь ответа. В доме по-прежнему пахло моим детством, но также и старыми газетами, и горьким отчаянием. Отца я обнаружила на кухне, матери нигде видно не было.

– У мамы опять голова разболелась, – сказал отец, когда я спросила, где мама. – Пусть немного полежит. А я как раз посуду мыть собирался.

Одного взгляда на кухонную раковину было достаточно, чтобы понять, что посуду здесь не мыли, скорее всего, со времен моего последнего визита. Это тоже было как бы частью подобного развития событий: сперва чистка-мытье, а потом полное запустение. Мать давно уже приобрела привычку чуть что сразу заболевать; после очередного обмана она вполне могла провести в постели несколько недель или даже месяцев. Отца свалить с ног было труднее, но я сразу услышала, что приемник на кухне опять настроен на волну какой-то номерной радиостанции; монотонный женский голос, прерываемый треском статического электричества, снова и снова повторял: Девять. Ноль. Два. Девять. Ноль. Девять. Ноль. Два. Девять. Ноль. Возможно, у отца был блокнот, в который он записывал эти цифры. Возможно, он просто ждал, что услышит некое число, в котором узнает, например, дату рождения Конрада. Семь. Девять. Один. Девять. Семь. Один. Возможно, это могло бы послужить неким завершением процесса.

– Не надо! – встрепенулся отец, когда я попыталась выключить радио. – Мне это нравится.

– А мне нет! – сказала я более резко, чем хотела.

Он только плечами пожал, точно упрямый подросток.

– В один прекрасный день я получу доказательства того, что был прав. И тогда ты сама увидишь. Есть люди, которые по-прежнему ищут.

Я не стала спрашивать, кто эти люди. Инопланетяне? Сотрудники секретной службы? Члены банды сатанистов? Мой отец всегда обращался за помощью к неким конспиративным теориям, если дело обстояло особенно плохо. Но сегодня мне нужно было всего лишь получить доступ к школьным вещам Конрада и как следует в них порыться. Я прекрасно знала, что родители сохранили все до последнего листочка. А если Конрад отвечал за свет, значит, и у него наверняка имелась программа того спектакля…

– Послушай, пап, ты не мог бы приготовить нам по чашке чая? А я пока кое-что поищу.

Больше никаких предлогов выдумывать было не нужно. Отец, по-моему, даже головы не повернул, когда я вышла из кухни и направилась прямиком в комнату Конрада. Там было множество картонных коробок, в которые сразу после исчезновения Конрада родители аккуратно сложили все его школьное имущество; на какое-то время, правда, коробки забрали в полицию; затем их попросила Кэтрин Поттс, автор книги «Потерявшийся мальчик из Молбри», но она вернула их точно в срок, и после этого они заняли свое законное место у задней стенки гардероба.

Программу того спектакля я нашла в папке, заботливо снабженной надписью «Театр». Там же был блокнот, озаглавленный: «Отелло» – последовательность освещения сце». Я прихватила с собой всю папку и, не желая более ни на мгновение задерживаться в этом доме, поехала к себе, но не на парковку перед домом, а в самый конец Эйприл-стрит, чтобы сначала спокойно изучить содержимое папки.

Сперва я внимательно рассмотрела тот блокнот. На исписанных от руки страничках были разнообразные рекомендации к конкретным сценам и отдельным репликам; некоторые были написаны корявым неразборчивым почерком моего брата, а некоторые – беглым четким почерком взрослого человека: Световое пятно: непременно зеленое. Оно обозначает ревность. Пятно бледнеет, когда перемещается на Дездемону. Дымовая завеса! Закрыв блокнот, я перешла к программке и некоторое время всматривалась в лица исполнителей на фотографии; в центре стояли Доминик в венецианском костюме и Дездемона. Только что из Гёртонского колледжа и сумасшедшая театралка! Ну, естественно, кому ж еще играть эту роль! А Доминик смотрел на нее… Ну, мне-то не раз доводилось ловить на себе такой его взгляд. Взгляд, исполненный обожания. Разумеется, нет ничего необычного в том, что юный балбес теряет голову, общаясь с такой молоденькой и хорошенькой учительницей, но Доминик в 1971 году выглядел куда более зрелым и взрослым, чем его одноклассники. Внешне он вполне мог сойти за ученика выпускного класса или даже за университетского студента-первокурсника. А Керри – на этой фотографии она и впрямь была очень похожа на Дайану Ригг – фотограф поймал как бы в движении: голова чуть повернута вбок, словно она только что тихонько сказала своему партнеру нечто сокровенное, на губах легкая ласковая улыбка.

Зеленое пятно.

Зеленое пятно обозначает ревность.

Зеленое пятно обозначает ревность.

Я вспомнила, как Конрад сказал: Да имел я ее вместе с ее чертовой пьесой!

А по-моему, ты и сам был бы не прочь.

Так и все вы были бы не прочь, так ведь?

А потом на другой стороне страницы я увидела еще одну фотографию, маленькую, с подписью: