Мальчишка осторожно оглянулся, явно ища путь к спасению. Было заметно, что он прикидывает на глаз расстояние между нами и пытается понять, как я поступлю, если он вскочит и бегом бросится к выходу.

– Я бы на твоем месте не стала никуда убегать, – спокойно заметила я. – Здесь, в присутствии стольких людей, это не слишком удобно. И потом, подумай, что скажут твои родители, если узнают, чем ты занимался. – Я предприняла некий гамбит: – И тем более если об этом узнают в той школе, где ты учишься. Мне кажется, особого восторга твои выходки в «Сент-Освальдз» не вызовут.

Мальчик, похоже, задумался. Теперь-то уж я как следует его разглядела. Он, если честно, на Конрада был совсем не похож. У него было узкое умное лицо, и он, как и Милки, носил очки, только очки у него были куда более дорогими, чем у Милки. Его светлые волосы были красиво подстрижены, и на нем был галстук из «мокрого» шелка, явно взятый взаймы у отца. И насчет его школы я не ошиблась. Это, разумеется, был никакой не «саннибэнкер».

Свою тревогу он уже успел подавить и теперь выглядел вполне спокойным. Он явно хорошо умел владеть собой.

– Чего вы от меня-то хотите? – наконец спросил он.

– Может быть, начнем с того, как тебя зовут?

– Даррен Милк.

– Ну что ж, Даррен, приятно познакомиться. А теперь рассказывай, кто тебя заставил сыграть со мной эту отвратительную шутку на уроке в «Короле Генрихе»? И зачем ему это понадобилось?

Даррен колебался. Глаза его за стеклами очков смотрели холодно и настороженно.

– Обещаю, что никому ничего не скажу, – сказала я. – Я просто хочу знать правду.

Однако он по-прежнему колебался. Потом все же кивнул:

– Ладно, я все расскажу.

Он сказал, что его попросил об этом один старый школьный приятель его дяди, заплативший целых двадцать фунтов только за то, что Даррен, надев старую форму школы «Король Генрих», разыграет его коллегу, которая в новом триместре начнет преподавать в этой школе.

– Но зачем ему это понадобилось?

Даррен пожал плечами:

– Я не спрашивал. Я думал, это просто шутка – по случаю конца учебного года. И потом все-таки… – Он бросил на меня циничный взгляд. – Двадцать фунтов – это двадцать фунтов.

Я согласилась, что двадцать фунтов – это тебе не комар чихнул.

– Ну, и кто же он такой, этот старый школьный приятель твоего дяди? Имя-то ты его, я полагаю, знаешь?

– А вы ему об этом не скажете?

– Я же обещала: никому ни слова.

– Его фамилия Фентимен, – сказал мальчик. – Но дядя иногда называл его Фэтти.

Глава восьмая

13 августа 1989 года

– Фентимен? Ты уверен? – Я была настолько ошарашена, что не сразу сумела взять себя в руки. А ведь я была почти уверена, что преступник мне уже известен. Фамилия Фентимен окончательно сбила меня с толку.

Фентимен… Фэттимен… Фэтти…

Да, поняла я, это вполне возможно. Что же я-то до сих пор не сообразила, как именно связаны тогдашние и нынешние события! А все потому, что я была так уверена…

– А как его имя?

– Джерри, – сказал Даррен Милк.

– Джерри – это Джером? – спросила я. Ведь я с первой нашей встречи решила, что Джером, как и многие мои коллеги-мужчины, представляясь мне, назвал свою фамилию.

Даррен кивнул:

– Да. Наверное, так.

– Спасибо тебе. Я поняла.

Некоторые откровения способны ослепить; некоторые обрушиваются на тебя как удар; а некоторые приходят постепенно, в виде незаметных подталкиваний в темноте. Теперь-то я поняла, что это были за «подталкивания». Странное появление Джерома в театре. Его стремление стать моим другом. Рассказ моего отца о визите «Конрада»: У него даже на лацкане был тот самый значок префекта, которым – помнишь? – он так гордился.

И то, что он оказался именно Фэтти, Толстяком, четвертым членом свиты моего брата, прямо-таки отлично сочеталось со всем прочим. Фентимену ничего не стоило стать «Конрадом». Будучи его другом, он знал о нем такие подробности, которые делали любую его историю вполне достоверной. А в качестве моего друга он получил доступ к таким сведениям, которые мог с легкостью использовать с выгодой для себя. Я попыталась вспомнить, что успела рассказать ему в тот день в «Жаждущем школяре». О номерных радиостанциях. О святилище, устроенном в комнате моего брата. О той радости, которую испытали мои родители, неожиданно получив письмо «от сына». Теперь-то я понимала, что сама снабдила Фентимена той информацией, которая была так ему необходима, чтобы его роль в этом спектакле была исполнена максимально достоверно. А сам он тем временем продолжал бы отвлекать меня всякими теориями и фантомами.

Ну, а Милки, должно быть, стал частью его грандиозного плана. Я вспомнила, какую неловкость Милки испытывал в моем присутствии, как он попытался принести мне извинения за прошлое. А ведь в тот день в коридоре, у входа в театр, он мне солгал и сознательно позволил поверить, что светловолосый мальчик в школьной форме «Короля Генриха» и был тем призраком в маске. Но сейчас правда стала убийственно ясна: призраком в маске совершенно точно был Джером. Уж ему-то наверняка было известно и о люке, и о маске moretta, и о черном плаще, да и времени у него было более чем достаточно, чтобы в темноте войти в помещение театра, выйти оттуда и снова войти, а потом спрятаться в неработающем туалете, пока я обследовала помещение под люком. Только Милки видел тогда, как Джером входит в театр. И он наверняка все знал. Больше мне на поминках делать было нечего, и я незаметно ушла через садовую калитку на задах паба. Мой мозг сейчас работал с невероятной скоростью, моментально устанавливая все связи, и я едва за ним поспевала. Все, что я к этому времени узнала, – подстроенная сцена в школьном Маленьком Театре, обман Джерома, ложь Милки, – свидетельствовало о тщательно спланированной попытке подорвать мою уверенность в себе, а может, и мое душевное здоровье. Меня всеми средствами пытались заставить уйти из школы «Король Генрих» и начать новую жизнь с Домиником. С Домиником, так спешившим избавиться от коробок, содержимое которых свидетельствовало о его пребывании в школе «Король Генрих». С Домиником, который всегда крайне неодобрительно относился к моей работе в этой школе, что не раз приводило к нашим яростным ссорам. С Домиником, исполнявшим главную роль в спектакле «Отелло», для чего требовалась особая зеленая подсветка из люка.

Итак, у меня даже возможности больше не было списать все это на некое невероятное совпадение. Если Фентимен виновен, то Доминик должен быть его соучастником. Но зачем ему это? Мотив Фентимена был прост: он сумел уйти, прихватив сорок тысяч фунтов, практически все сбережения моих родителей. А зачем это Милки? Я вспомнила, как Даррен Милк сказал: Двадцать фунтов – это двадцать