— Совершенно справедливо, — поддакнул Крес. — Закон сохранения энергии. Там взял, здесь прибавил.

Голоса исчезли, потонув в неразборчивом шуме. Видно, мимо проходила группа приезжих из Бирмы, шелестя шелками, ожерельями из ракушек, в каждой из которых сохранялся шум моря. Стрижайло ликовал, — один этот фрагмент разговора оправдывал всю поездку в Лондон. Был развернутой эпитафией на каменном надгробье компартии. Звук появился снова:

— Я не требую от компартии никаких отдельных услуг, — говорил Верхарн, повелительно глядя на заискивающего «красного банкира», — Кроме одной. Если в Москве произойдет очередной теракт, — взорвется какой-нибудь аквапарк, или трибуна на рок-фестивале, — не включайтесь в истерию по поводу «чеченских террористов». Перенесите ответственность на неспособного Президента, отказывающегося вести разумные переговоры с Масхадовым. Уверяю вас, Масхадов вполне вменяем, ним нужно вести переговоры.

— Да хоть бы и с Басаевым, — бурно согласился Крес, чувствуя, как тридцать миллионов долларов, выплывают из темноты. Словно морской лайнер, великолепно озаряя мир, заходят в порт, то есть, в его кошелек.

Голоса потонули в металлическом звяканье, монотонных ударах, гулких вскриках, какие оглашают ночные джунгли. Это мимо прошли приезжие из бывшей Британской империи, кажется, из республики Чад, — звенели монистами, постукивали по барабану, притоптывали голыми пятками. Стрижайло не верил своим ушам. Эта запись устанавливала связь компартии с чеченскими боевиками, что не просто подрывало популярность коммунистов на выборах, но и служило поводом для возбуждения уголовного дела о пособничестве Дышлова террористам.

— Вы можете ручаться, что Дышлов сдержит обещание и использует мой транш для борьбы с Президентом? — Верхарн испытующе рассматривал Креса, который все больше расплывался по канапе, как оттаявший холодец. Надвигался на собеседника своей студенистой массой. — Дышлов мягок, поддается влияниям.

— Дышлов у нас в руках, — самодовольно усмехнулся Крес, сжимая кулак. — Как вы думаете, кто оплачивает ему счета? Расходы на строительство дачи? На тайные увлечения женщинами? На проживание в дорогих заграничных отелях и обеды в великосветских ресторанах? Я контролирую Дышлова. Являюсь его личным кассиром, как в свое время вы контролировали Бориса Николаевича. Типичная схема, — банкир и политик, — Крес подмигнул, заколыхался от самодовольного смеха, превратившись в смеющуюся медузу.

Голоса утонули в тяжеловесных стуках, утробном реве. Это через гостиную двигались приезжие индусы из Мадраса, проводя огромного слона. На спине его качалась кибитка, в ней сидели музыканты в тюрбанах, выставив длинные голосистые трубы. Слон топал, гулко ревел, подымая хобот.

— А Дышлов контролирует партию? — спрашивал Верхарн. — Как велик его авторитет в рядах коммунистов после стольких упущенных возможностей? Стольких политических поражений?

— Дышлов умелый аппаратчик, хороший оратор, тонко играет на настроениях рядовых коммунистов и обездоленных избирателей. Он может хорошо выступить, бросить революционную фразу. А много ли надо нашему избирателю, у которого сосульки на потолке и таракан в тарелке? Помани, и он за тобой побежит, как собачка — доверительно, как своему, отвечал Крес. Достал из кармана реквизиты своего банка в оффшорной зоне, передал Верхарну. Тот внимательно прочитал реквизиты, сунул в нагрудный карман:

— Через три дня переброшу деньги. Надеюсь, они помогут нам в общей борьбе.

Сюжет завершился. Карапузов, кипя возмущением, раздувал пухлые щечки, гневно морщил карамельные губки:

— И после этого за Дышлова пойдут голосовать? За человека, который берет грязные деньги от олигарха, обокравшего всю страну?.. Эти деньги не жгут вам руки, товарищ Дышлов?.. В то время как русские парни гибнут в чеченских горах, защищая Россию, человек, называющий себя патриотом, предательски, за спиной окровавленной армии, вступает в переговоры с террористами?.. Вы станете голосовать за предателя?.. Лицемер, который разыгрывает «карту бедных», делая вид, что защищает интересы бедных, сам есть с золотых тарелок золотыми ложками, парится в саунах с дорогими проститутками, тайно возводит дворец на Клязьменском водохранилище… Простой народ, ты пойдешь голосовать за миллионера? Пойдешь голосовать за того, кто называет тебя «собачонкой», презирает тебя, пользуется твоими голосами, чтобы продавать их олигархам и чеченским бандитам!..

После этого обличительного текста возникли кадры демонстрации, — Дышлов, непреклонный, с красным бантом, похожий на Эрнста Тельмана, шел во главе колонны.

Стрижайло схватил стакан с виски, чокнулся с телеэкраном, на котором крупно розовело, улыбалось мясистое лицо коммунистического вождя:

— Ваше здоровье, дорогой товарищ! — и его охватило ликованье победителя, опрокинувшего навзничь соперника.

Уже на другой день после передачи Карапузова правительственный телеканал показывал сцены, где коммунисты, возмущенные ренегатством Дышлова, сжигали свои партбилеты, рвали портреты вождя. А один ветеран войны облился из бутылки бензином и с криком: «Партия предателей!.. Будь проклят, изменник!..», поджег себя, превратившись в бушующий факел. В другом сюжете показали, как Дышлов, выступая на митинге, подвергся нападению толпы, в него плевали, кидали тухлыми яйцами. После этих унизительных кадров выступил Дышлов на фоне своего думского кабинета. Несчастный, исхудавший после смерти матери, деморализованный и больной, что-то жалобно бубнил в камеру — о «провокации», об «административном ресурсе Кремля». И вид у него был обреченный, как у лобастого бычка, которого ведут на бойню.

«Кто забил бычка оппозиции?» — веселился Стрижайло, еще и еще раз наполняя стакан виски «Бушмиллс», привезенными из Лондона.

Приближался съезд коммунистов, на котором предстояло утвердить избирательные партийные списки. Партия, в пропорции полученных на выборах голосов, проводила в Думу своих депутатов. Участие в списках было предметом ожесточенной борьбы и скрупулезных подсчетов, честолюбивых интриг и невидимых миру партийных скандалов. Заключался сложнейший компромисс между московским, вельможным руководством, провинциальными лидерами и районными активистами. Пирамидальная иерархия партии отражалась в партийных списках, а затем в думской фракции, — ударного отряда коммунистического парламентаризма. Оказаться в партийном списке, а затем и в Думе, означало переехать из убогой, тошнотворно-унылой провинции в Москву, в лучи славы, в восхитительное столпотворение московской политики, — пресс-конференции, внимание дотошных журналистов, встречи с Президентом, поездки с парламентскими делегациями по миру, вольготное жалование, автомобили, бесплатные квартиры. Ощущение своей необходимой и значительной роли, ради которой в дни избирательной компании приходилось до одури колесить по проселкам, встречаться с бестолковым раздраженными народом, наскребать деньги на телевыступления и публикации, выдерживать свинское давление беззастенчивой администрации, волноваться и нервничать — удастся ли втиснуть свое имя в тесные, капризные списки, прежде чем их вынесут на обсуждение ревнивых и непреклонных товарищей. Съезд предстоял ожесточенный, шансы коммунистов на выборах были великолепны, богатство, которое предстояло делить, заслуживало того, чтобы хвататься за топоры, как это бывало в крестьянских хозяйствах во время раздела имущества.