* * *

Имре выложил двести сорок франков. В клуб набились клиенты «Бальто», все ставили на Леонида. На шум явился папаша Маркюзо и начал принимать заказы.

— Не хотите сделать ставку, Альбер? У Мишеля нет никаких шансов.

— Я не участвую в азартных играх.

— У вас ведь есть денежки, папаша Маркюзо, вы можете себе позволить, — сказал Виктор.

— Вот они, денежки, — ответил хозяин бистро, похлопав себя ладонями по толстому животу. — Никто их у меня не отнимет. Итак, господа, кто что будет пить?

Занятый подсчетами Игорь почесал подбородок.

— Ты не ставишь? — спросил он меня.

— Да ну… Он все равно выиграет. Да и денег у меня нет.

— Что, если я профинансирую Мишеля? — поинтересовался у окружающих Игорь.

— Только этого еще и не хватало! — рыкнул Леонид.

Подошедший Саша хотел положить на стол стофранковую купюру, но Леонид перехватил его руку.

— Ты — не участвуешь! — зло бросил он.

— Вон! — подхватил Игорь. — Сколько раз повторять? Тебе не место в клубе!

— Франция — республика. Все мы свободные люди, и я плевать хотел на ваши угрозы!

Он сел на стул, демонстративно развернул газету и стал читать. Грегориос с отеческой улыбкой похлопал меня по плечу:

— Не волнуйся, Мишель, ничего страшного не случится.

Все смотрели на меня с сочувствием. Они спрашивали себя, как долго я смогу противостоять людоеду, пусть даже ослепленному. Никто не сомневался в исходе партии, так что за судьбу вложений можно было не волноваться. Думать о том, что я возьму верх над Леонидом, было так же нелепо, как верить в то, что человек способен победить кровожадного льва, подняться в небо, взмахнув руками, или что Лихтенштейн может выстоять в сражении против Красной армии. Меня пробрала дрожь, мочевой пузырь подавал отчаянные сигналы бедствия. Бежать! Уносить ноги, пока не поздно. Играть в таком состоянии все равно невозможно. В этот момент я увидел окружающих меня людей как при фотовспышке: глаза блестят, губы насмешливо оскалены, зубы готовы ухватить жертву. Им было плевать на меня, как на прошлогодний снег; они прикидывали, как потратят грандиозный выигрыш — пять к одному! — который получат благодаря олуху Виктору. До чего же он глуп, этот жердяй. Все они были ничуть не лучше. Жизнь — игра. Одни верят в удачу и проигрывают, другие не верят, но им всякий раз везет. Сегодня роль крупье досталась Виктору. Он напоминал сострадательного гробовщика, уверенного, что выпотрошит остальных, и пытающегося не выдать тайного ликования.

— Расслабься, — посоветовал Владимир.

Я сел к доске. Леонид допил 102-й Томаша и велел Жаки принести бутылку Кот-дю-рон.

— Надеюсь, что смогу тобой гордиться, — сказал мне Игорь.

— Помни, Леонид, мы поставили на тебя! — воскликнул Имре. — Деньги нам пригодятся.

— Играй как обычно, Мишель, — посоветовал Томаш.

— Прошу тишины. Я должен сконцентрироваться на игре.

Грегориос примерил принесенные Володиным очки:

— Ни черта не видно.

— Они для того и предназначены, — любезным тоном пояснил Виктор.

В жизни стоит опасаться толстых коротышек с пухлыми щеками и ангельским видом первопричастников, они самые опасные люди на свете. Леонид поставил на стол свой бокал. Надел темные очки. Поднял голову, как будто пытался найти источник света, протянул руку и едва не опрокинул даму.

— Если хочешь, я буду двигать фигуры вместо тебя, — предложил Павел.

— В кои веки один раз Павел выиграет партию, — съязвил Томаш.

— Мне нужна тишина, — сказал Леонид. — Можем начинать, Мишель.

Все молча ждали первого хода. Я сделал вид, что задумался, как игрок, который начинает и уже рассчитывает второй ход. Никто из зрителей не знал, что я сейчас был Ботвинником, лучшим шахматистом земли. Я двинул пешку с е2 на е4. Олух Константинопольский ответил, сделав ход пешкой с с7 на с6. Противостояние началось весьма оригинально. Я ответил: с d2 на d4, он заблокировал меня с d7 на d5. Главное — не торопиться. «Все должно выглядеть естественно», — поучал накануне Леонид. Он отдавал распоряжения, и Павел двигал фигуры. На девятом ходу я произвел небольшую рокировку и услышал, как зашептались зрители:

— Малыш справляется.

— Да, он неплох.

Если когда-нибудь останусь без работы, подамся в «Комеди Франсез». Я играл не партию в шахматы — вызубренную назубок роль, а мой партнер в совершенстве владел текстом. Мы подавали друг другу реплики, как два старых комедианта. Мы не притворялись. Мы стали нашими персонажами. Искренне переживали происходящее, сомневались, выжидали, хмурились, действовали по наитию, сокрушались, изумлялись и тяжело задумывались. Остальные не замечали ничего, кроме горячки игры. Леонид выглядел настоящим слепцом, попавшим в трудное положение после моего двадцать восьмого хода офицером с е2 на d4. Его ладья утратила контроль над королевской горизонталью, позволив моему белому королю выйти в центр. Игра замедлилась. Леонид протянул руку.

— Какой ход? — спросил Павел.

— Дай мой бокал! — огрызнулся Леонид.

Он залпом допил вино. Напряжение нарастало. Кто-то судорожно вздохнул, люди откашливались, отирали платками пот со лба.

— Поразительная память! — восхитился Томаш. — Он помнит расстановку всех фигур.

— Заткнись, не мешай! — рявкнул Владимир.

— Я хочу пить, — бросил через плечо Леонид. — Налей мне еще вина!

Павел подал ему бокал, он отпил половину и вдруг попросил со странной интонацией:

— Напомни мне последний ход малыша.

— Он двинул офицера с с3 и взял пешку на b5.

С этого момента все пошло не по плану. На сорок первом ходу я должен был взять черную ладью и вынудить Леонида на обмен, чтобы лишить его последнего слона. Он ждал. У Леонида вспотели виски, он сидел в напряженной, неудобной позе, прикрыв ладонями лицо.

— Не может быть! — наконец произнес он.

— Еще как может, — сказал Павел.

В том, что случилось дальше, моей вины не было. Я действовал, как мы договаривались. Ход партии изменил Леонид. Вместо того чтобы двинуть ладью с g1 на f1, как сделал когда-то Константинопольский, он пошел дамой на с6. Я понятия не имел, как отвечать на этот ход! Никто из стоявших вокруг не заметил перемены. Я толкнул Леонида ногой под столом. Он улыбнулся, и меня вдруг осенило. Он нашел лучший ход, и это оказалось сильнее его. Леонид не справился с собой, хотя знал, что потеряет кругленькую сумму. Он сыграл против себя. Никто из игроков — а их были тысячи! — изучавших и разбиравших эту партию, не увидел, что Константинопольский мог выиграть. Леонид превзошел учителя. Я понимал, что мне с ним не справиться. Ботвинник проиграет. Кое-кто из болельщиков почувствовал, что дело пахнет жареным. Игорь смотрел на меня, сокрушенно качая головой. Я сделал все, чтобы не потерять лица. Эта партия не станет исключением из правил. Голиаф победит, Давид будет повержен.