бы действовать как единое целое перед лицом угрожающей войны крупных масштабов. На самом деле это предположение так и не было реализовано Разнонаправленные национальные интересы, преследуемые великими державами, возобладали над принципами справедливости, определенными Лигой Наций с точки зрения статус-кво. В 1921 году, сразу после Первой мировой войны, четыре постоянных члена Совета Лиги все еще могли действовать в унисон в отношении относительно важных политических вопросов, таких как укрепление Аландских островов с участием Финляндии и Швеции и раздел Верхней Силезии, которая была предметом разногласий между Германией и Польшей. После этих многообещающих начинаний не только конфликт между Францией и Великобританией лишил Лигу возможности коллективных действий по вопросам большой важности, но и раздельная и в целом антагонистическая политика великих держав.

Когда Германия вступила в Лигу в 1925 году, она проводила политику подрыва версальского статус-кво, в основном используя принцип национального самоопределения в качестве динамита, с помощью которого можно было расколоть основы территориального статус-кво. Эта политика противоречила политике Франции и ее восточных союзников и была направлена, сначала тайно, а затем открыто, на прекращение их преобладания на европейском континенте. В дополнение к принципу национального самоопределения Германия использовала двойной страх — большевистской революции и российского империализма, который одолевал западные державы, — как оружие, с помощью которого можно было укрепить собственную позицию. Поочередно выступая в качестве оплота против большевизма и угрожая вступить в союз с Советским Союзом, Германия смогла добиться уступок от западных держав, изолировать Польшу от Франции и парализовать Лигу.

Италия, со своей стороны, в двадцатые годы проводила политику, которая была несколько похожа на ту, которую проводила Великобритания. Италия приветствовала возвращение Германии в определенных пределах как средство ослабления Франции и ее восточных союзников, особенно Югославии. Когда в тридцатые годы бессилие Лиги стало очевидным, Италия использовала Германию так же, как Германия использовала Союз: попеременно как общую угрозу и как молчаливого партнера, и снова сделала открытую заявку Великобритании и Франции на господство в Средиземноморье.

Советский Союз был так же изолирован в Лиге, как и вне ее. Его потенциальная сила как нации и спонсорство мировой революции делали его двойной угрозой для держав Веберна.

Гражданская война в Испании является ярким примером этого хронического антагонизма. Даже когда в 1939 году Германия угрожала войной и Советскому Союзу, и западным державам, они не смогли договориться о совместных превентивных действиях. Вместо этого каждая сторона пыталась отклонить угрожающий удар молнии на другую сторону. И только случайность гитлеровской глупости — начать войну против обеих сторон одновременно — сделала их союзниками вопреки самим себе.

Наконец, Япония, страдающая от неполноценности, которую навязали ей договоры 1922 года, готовилась к моменту, когда она сможет установить свою собственную гегемонию на Дальнем Востоке, Япония могла сделать это, только сместив Великобританию и Соединенные Штаты с их позиций на Дальнем Востоке и «закрыв дверь» в Китай, которую, в соответствии с традиционной политикой. Великобритания и Соединенные Штаты настаивали на том, чтобы держать дверь открытой для всех стран. Поэтому, когда Япония сделала первый шаг к созданию своей дальневосточной империи, вторгшись в Маньчжурию в 1931 году, она не могла не вступить в конфликт с Францией и Великобританией, ведущими членами Лиги Наций. Не лишено иронического смысла, что Япония, устанавливая свое господство, использовала тот же принцип национального самоопределения, который привел Францию и Великобританию к господству в Лиге Наций. Теперь он был использован для сплочения цветных рас Дальнего Востока против колониализма лидеров Лиги. Однако ни пока Япония оставалась членом Лиги, ни после ее выхода из нее в 1932 году Великобритания не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы возглавить Лигу в эффективных коллективных действиях, чтобы остановить нападение Японии на Китай.

Учитывая антагонистическую политику, проводимую ведущими членами Лиги, сама вероятность вето препятствовала даже попыткам решительных коллективных действий. Только главенствующий принцип справедливости мог сделать такое решение возможным. Как мы видели, такие принципы справедливости действительно существовали в абстракте как коллективная защита статус-кво против наций, побежденных в Первой мировой войне, и как национальное самоопределение.

Столкнувшись с политической ситуацией, требующей конкретных действий, эти абстрактные принципы трансформировались в идеологические обоснования разной политики, проводимой отдельными нациями. Таким образом, эти абстрактные принципы не только не обеспечивали общие стандарты суждений и руководства для совместных действий, но и фактически способствовали внутригосударственной анархии, укрепляя политику отдельных наций.

ООН

По своей организации Организация Объединенных Наций напоминает Лигу Наций.

Тенденция к управлению великими державами, которая уже была очевидна в Лиге Наций, полностью доминирует в распределении функций в Организации Объединенных Наций. Эта тенденция проявляется в трех конституционных положениях Устава: неспособность Генеральной Ассамблеи принимать решения по политическим вопросам; ограничение требования единогласия постоянными членами Совета Безопасности; право сторон в спорах накладывать вето на принудительные меры против себя.

Таким образом, одновременная юрисдикция решающего Совета и решающей Ассамблеи, которая была отличительной чертой Лиги Наций, заменяется попеременной юрисдикцией решающего Совета Безопасности и рекомендующей Генеральной Ассамблеи. Когда Совет Безопасности занимается каким-либо вопросом, Генеральная Ассамблея все еще может обсуждать его, но она больше не может даже рекомендовать.

Это устройство позволяет Совету Безопасности контролировать функции Генеральной Ассамблеи в вопросах политической важности. Просто включив вопрос в свою повестку дня, Совет Безопасности может превратить Генеральную Ассамблею в дискуссионное общество, которое даже не имеет права выразить свое мнение по такому вопросу. Было сказано, что эти положения определяют Генеральную Ассамблею как «открытую совесть мира». Даже если это так, это действительно странная совесть, которая никогда не может принимать решения, но всегда говорит, которая может рекомендовать только по чьему-то желанию, и которая не имеет никакого контроля над действиями личности, к которой она принадлежит.

Порок этого конституционного устройства заключается не в преобладании великих держав, которое, как мы обнаружили, существует и в Священном союзе, и в Лиге Наций. Скорее, он заключается в гротескной и ненужной возможности, которую он дает Генеральной Ассамблее, чтобы продемонстрировать свое бессилие всему миру. Священный союз был откровенно международным правительством великих держав. Лига Наций была международным правительством великих держав по совету и с согласия всех наций, каждая из которых, в силу принципа единогласия и за исключением пункта 10 статьи 15 Пакта, могла остановить действия международного правительства. Организация Объединенных Наций — это международное правительство великих держав, которое в своей реальности напоминает Священный союз, а в своем притворстве — Лигу Наций. Именно контраст между притворством и