противостоят друг другу в экономическом плане, но в политике они едины. А и Б также являются членами религиозных, этнических, региональных групп и т. д., и оба они могут иметь подобные отношения конфликта и ассоциации с любым количеством членов этих групп. Таким образом, А не только одновременно идентифицируется с множеством различных социальных групп, но и как член этих различных групп одновременно является другом и врагом любого количества своих собратьев, в той мере, в какой они принадлежат к различным группам, членом или противником которых он является.

Эта множественная роль друга и противника, которую А играет по отношению к ряду своих товарищей, накладывает на него ограничения как на друга, так и на врага. Он не может полностью отождествлять себя со своими друзьями-политиками, которые также являются его экономическими противниками, без риска проиграть борьбу за экономическое преимущество. Он не может довести борьбу за экономическое преимущество до крайности, не потеряв политической поддержки, в которой он нуждается как член „политической группы“. Если А хочет быть одновременно экономическим противником и политическим другом, он должен позаботиться о том, чтобы быть и тем, и другим в таких пределах, чтобы одно не мешало другому. Таким образом, наложение социальных ролей, выполняемых различными членами общества, имеет тенденцию нейтрализовать конфликты и сдерживать их в таких пределах, которые позволяют членам общества одновременно играть свои различные роли.

Наконец, А и Б являются не только членами противоборствующих экономических групп и имеют не только идентичные политические пристрастия, не говоря уже обо всех других социальных группах, к которым они принадлежат, но и по определению являются членами одного и того же национального общества. У них один и тот же язык, одни и те же обычаи, одни и те же исторические воспоминания, одна и та же фундаментальная социальная и политическая философия, одни и те же национальные символы. Они читают одни и те же газеты, слушают одни и те же радиопередачи, отмечают одни и те же праздники и поклоняются одним и тем же героям. Прежде всего, они сравнивают свою нацию с другими нациями и понимают, насколько больше у них общего друг с другом, чем с представителями других наций. В частности, они понимают, что национальные черты, которые их объединяют, превосходят во всех важных отношениях, особенно в моральном, качества тех, кто принадлежит к другой нации. Таким образом, А и Б чувствуют не только то, что они принадлежат к одной и той же национальной семье, но и то, что благодаря этой семье у них есть нечто очень ценное общее, нечто, что повышает их ценность и делает их „лучшими“ людьми во всех важных аспектах в сравнении с посторонними.

Преданность, с которой они держатся за нацию, — это нечто большее, чем просто возвращение долга благодарности за полученные блага. Таким образом, защита нации от разрушения извне и подрыва изнутри является первостепенной заботой всех граждан. Точно так же верность нации является первостепенным обязательством всех граждан. Нельзя допускать ничего, что могло бы угрожать целостности нации. Интересы, идеи и лояльность, которые могут быть несовместимы с заботой о единстве нации, должны уступать этой заботе.

Эта забота накладывает постоянное ограничение на тип вопросов, которые разделяют А и Б, и накладывает постоянные ограничения на методы, с помощью которых А и Б борются с этими вопросами. Какими бы ни были ставки их конфликтов, они не будут поднимать вопрос о национальном единстве как таковом. Какие бы методы ни использовали А и Б для урегулирования конфликта на своих условиях, они не будут прибегать к мерам, которые могут поставить под угрозу целостность самой нации. Таким образом, все конфликты внутри нации ограничены в отношении преследуемых целей и используемых средств. Они, так сказать, встроены в плотную ткань национального сообщества, которая держит их в рамках. В сочетании с плюрализмом и наложением секционных лояльностей именно ограничивающее и сдерживающее влияние национальной лояльности является первым из трех факторов, обеспечивающих мир внутри нации.

Как национальные общества создают у враждующих социальных групп ожидание того, что ни одно из их требований не будет полностью проигнорировано, но у всех есть шанс на хотя бы частичное удовлетворение? Как все враждующие группы могут рассчитывать на то, что национальное общество, к которому они принадлежат, хотя бы приблизит их к справедливости?

Общество может быть способно игнорировать требования малых и слабых групп без угрозы для своего мира. Его социальная сплоченность и монополия на организованное насилие достаточно сильны, чтобы недовольство и недовольство таких малых и слабых групп не обратилось открыто против общественного порядка. Однако общество не может позволить себе оставаться глухим к требованиям справедливости больших и потенциально сильных групп, не подвергая себя риску революции и гражданской войны, то есть не ставя под угрозу свой мир и само свое выживание как единого целого.

Именно здесь вступает в действие сложный механизм мирных изменений, дающий всем группам шанс представить свои претензии на справедливость на суд общественного мнения, выборов, парламентских голосований, экзаменационных комиссий и т. п… Мы уже описывали работу этих механизмов в другом контексте и отсылаем читателя к нему. Эти механизмы направляют конфликтующие требования социальных групп в мирное русло, давая им возможность заявить о себе и конкурировать друг с другом за признание в соответствии с обязательными для всех правилами. В условиях этих состязаний ни одна группа не может быть уверена в победе в долгосрочной перспективе, но все группы могут рассчитывать на шанс сделать в то или иное время несколько шагов вперед к достижению справедливости.

Третьим фактором сохранения мира в национальных обществах является подавляющая сила, с помощью которой общество может пресечь в зародыше все попытки нарушить мир. Эта подавляющая сила проявляется двумя различными способами: в форме материальной силы как монополии на организованное насилие и в форме непреодолимого социального давления.

Власть, которая находится в распоряжении общества в виде монополии на организованное насилие, отличается двумя характеристиками от любой другой формы насилия, особенно от той, с которой мы сталкиваемся в международной сфере.

Организованное насилие национальных обществ в значительной степени нейтрально по отношению к конфликтующим требованиям социальных групп до тех пор, пока они остаются в рамках закона и используют мирные средства. Либеральная доктрина девятнадцатого века утверждала, что организованное насилие общества абсолютно нейтрально, стоит над суматохой конфликтующих интересов, готовое исполнить закон против того, кто его нарушил. В противовес этой доктрине марксизм утверждает, что организованное насилие общества есть не что иное, как оружие, с помощью которого правящий класс сохраняет свое господство над эксплуатируемыми массами. На самом