Так, мадам Компаньоль расписывает любовные похождения нового короля, тогда как Людовик ХV1 всё ещё остается отринутым пасынком эроса, а бывший монах ополчается на умственную несостоятельность нового короля, тогда как Людовик ХV1 вовсе не глуп и только что сделал министром финансов Тюрго.

В общем, дело известное, без сомнения, грязное, и Пьер Огюстен, глядя презрительно, каждому самодельному аферисту немного отстегивает из вверенных ему сумм, и двумя паршивыми памфлетистами на свете становится меньше.

Затем происходит встреча с капитаном королевских драгун, тоже, естественно, проходимцем, но проходимцем более высокого ранга, к тому же довольно забавным. В салоне Уилкиса к нему подводят сильно помятого, заметно стареющего мужчину с крестом Святого Людовика на груди. Едва узнав, кто перед ним, мужчина заливается самыми натуральными слезами и слабым голосом, без сомнения, женским, признается в том, что он есть в действительности девица, после чего, усевшись в кресло напротив, принимается повествовать о своих приключениях самого разнообразного свойства, между ними о боевых и вовсе не вымышленных атаках королевских драгун. По ходу повествования он без стеснения задирает штанину и показывает присутствующим испещренную шрамами волосатую ногу, которая должна доказать, как жестоко он пострадал на службе у короля, когда по нему проскакал эскадрон, однако волосатая нога более доказывает веселящимся зрителям, что капитан есть в действительности несомненный мужчина.

В сущности, крупный проходимец от мелкого жулика отличается лишь аппетитом, так что Пьер Огюстен довольно легко договаривается с капитаном драгун о выделенных на его успокоение суммах. Впрочем, договаривается не без некоторого малоприятного торга: драгуну выплачивают задержанное в течение нескольких лет капитанское и посольское жалование, погашают сравнительно небольшие долги, выдают кое сколько единовременно и назначают ежегодную пенсию, не из самых обширных, если принять во внимание хищнические пенсионы королевских вельмож.

Главное затруднение закручивается вокруг третьего пункта: возвращение стареющего драгуна к родным палестинам. Беда в том, что драгуна, слишком хорошо владеющего всеми видами боевого оружия, во Франции поджидает расплата за бесчисленные грехи, причем большей частью со смертельным исходом. В особенности ярится некий мсье де Герши, сын французского посланника в Лондоне, которого капитан с обычным своим мастерством заколол на дуэли. Так вот, младший Герши поклялся всеми богами убить капитана, как только его нога ступит на французскую землю. Никакие клятвы молокососа не устрашили бы капитана лет десять назад, однако нынче капитану подвалило к пятидесяти, в разного рода излишествах праздной жизни поослабела рука, зоркость глаза тоже не та, а желающих заколоть или застрелить его во Франции достаточно много. По этому случаю не достойный уважения капитан превратился в девицу, поскольку на его цивилизованной родине особ женского пола не вызывают на поединок и даже не убивают из-за угла.

И автору уже знаменитой комедии приходится обсуждать с капитаном драгун пошлейшие вздоры и всякий раз запрашивать дипломатической почтой самого короля, разрешается ли, к примеру, несчастной девице Шарль Женевьев Луиз д’Эон нацеплять на женское платье крест Святого Людовика, все-таки дорогая сердцу память о славных боях. Или: разрешается ли передать означенной несчастной девице некоторую сумму на изготовление женского платья. Или: разрешается ли несчастной девице пользоваться также мужскими нарядами, хотя бы гражданскими. Вообще приходится запрашивать короля черт знает о чем, а королю приходится отвечать черт знает о чем, точно в его королевстве не имеется более насущных государственных дел.

Наконец капитан драгун выторговывает у Пьера Огюстена, а Пьер Огюстен, в свою очередь, выторговывает у короля разрешение несчастной девице сохранить свою драгунскую каску, саблю, пистолет, ружье со штыком и мундир, но только как память о дорогом существе, которого больше не стало. Нечего делать, приходится сойтись и на этом, и капитан передает Пьеру Огюстену свой секретный архив, причем для верности, поскольку на шального капитана полагаться было бы верхом безумия, приходится заключить с ним официальный контракт, перечисляющий все его обязательства перед короной. Контракт начинает так:

«Мы, нижеподписавшиеся, Пьер Огюстен Карон де Бомарше, специальный представитель короля Франции, и барышня Шарль Женевьев Луиз Огюста Андре Тимоте д’Эон де Бомон, старшая дочь…»

Утвердив собственноручными подписями эту очевидную ложь, высокие договаривающиеся стороны расходятся в разные стороны, причем Пьер Огюстен не испытывает желания, что и понятно, увидеть капитана драгун ещё раз. Все прочие серьезные люди также перестают его замечать, даже показывать волосатую ногу становится некому.

Привыкший привлекать к себе праздное внимание скучающей публики, капитан драгун чувствует себя оскорбленным до глубины души, и из глубины этой недостойной души выползает на свет клевета, будто во время расчета Пьер Огюстен его обсчитал, о чем неугомонный драгун кропает послания на имя Вержена и с наслаждением читает их по салонам.

Клевете драгуна не верит никто, и уже одни пустые зеваки ломают свои пустые башки над нелепым вопросом о том, какого же все-таки пола драгун, и спустя тридцать пять лет в холоде морга известные медики, явным образом не дорожа своей репутацией серьезных людей, устанавливают фактически, что курьезный драгун родился и благополучно помер мужчиной.

Но Пьер Огюстен уже за тысячи миль от драгуна и его клеветы. Лишь мимоходом, между делами, которые возникают одно за другим, выполняет он это непристойное поручение, не столько потому, что его об этом просит король, сколько потому, что от короля зависит решение на этот раз неподкупного, зато подобострастного суда в Эмсе. Отныне именно этому суду в Эмсе надлежит пересмотреть приговор о подлоге, который обесчестил его и лишил прав состояния кознями прежде наглого, а после падения мадам дю Барри в одно мгновение укротившегося графа и генерала Лаблаша.

Объявив на весь Лондон, что он не какой-то вымышленный тайными службами безвестный мсье де Ронак, а подлинный Пьер Огюстен Карон де Бомарше, автор блестящей комедии, он отныне открыто появляется всюду, куда его влекут его дела, его любознательность или потребность рассеяться. И всюду его окружают поклонники. Причем, разница неизмеримая, это поклонники не его тайных проделок, а его действительных достижений, его слишком заметной, из ряду вон выступающей личности и, что особенно важно, его истинного таланта.

Он на каждом шагу ощущает, что для него начинается новое бытие. Он уже не нуждается в измышлениях, в ловких подвохах и комбинациях, чтобы проникнуть к нужному человеку, особенно если интересующий его человек облечен высшей властью, не надо с помощью фальшивых речей втираться в доверие, не надо даже, к его удивлению, опираться на авторитет Пари дю Верне, Шуазеля или самого короля, всюду таская ладанку с документом. Известность, завоеванная талантом, сама собой открывает все двери. Он позволяет себе только то и так говорить, что и как должен сказать по существу самого дела, которое привело его к собеседнику. Имя знаменитого автора само по себе является надежной гарантией искренности и серьезности его предложений. Поразительней же всего, что отныне он никому не навязывается, заинтересованные лица своей охотой, без приглашения, без намека на приглашение приходят к нему.