В течение нескольких месяцев круг его знакомых расширяется необозримо. Старый его приятель Рошфор знакомит его с членами кабинета и вводит в околоправительственные круги. Уилкис, мэр Лондона, растворяет двери салонов и клубов, в которых безраздельно царит оппозиция. Его знакомства ищут парламентарии. С ним ведут переговоры дельцы. Представители американских колоний передают ему сведения, которые не попадают в газеты и не всегда известны правительству. Он ведет переговоры о поставках леса для французского флота, возрождением которого занят Сартин, получает доступ к планам английского кабинета, взвешивает возможности оппозиции, составляет полную картину не только того, что происходит в колониях, но и того, что в ближайшее время может произойти.

Тут в первый раз обнаруживается со всей очевидностью, что в его разнообразно одаренной натуре счастливо соединяются два наиболее выдающихся типа государственных деятелей: Провидческий, склонный к дипломатии, увлеченный идеей национального возрождения и могущества, не исключая ведения победоносной войны, и удачливый практик, занятый финансами, экономикой и коммерцией, тоже с зажигательной, неотступной идеей национального возрождения и могущества, но такого возрождения и могущества, которое достигается также и торговой экспансией.

Этот счастливо одаренный государственный деятель, к тому же оборотистый коммерсант и талантливый драматург ежедневно получает точнейшие сведения из самых разных источников, и вскоре он видит отчетливо, что правительство недальновидного Норда своей несгибаемой тупостью надежно и безоговорочно разрушает самое основание британского владычества в американских колониях, как никакой внешний враг этого основания разрушить не может. Он даже не без иронии думает, что колонисты просто нарочно должны Норду, за его непроходимую тупость, большие деньги платить.

В самом деле, эти новые, свежие земли обладают способностью к развитию почти безграничному, что сулит британской короне едва ли не больший доход, чем прославленные владения в Индии. А что делает суемудрое правительство Норда? Суемудрое правительство Норда делает всё, чтобы самую возможность развития остановить и своими необдуманными усилиями обрекает колонистов на нищету, что не может не приносить сплошные убытки самой же британской казне.

Так, вместо всемерного развития американской промышленности, английское правительство, в угоду эгоизму английских промышленников, запрещает ввозить машины в колонии, которые изнывают от нехватки рабочих рук, поскольку девяноста процентов населения занято там в сельском хозяйстве, и по этой причине жаждут иметь только что изобретенные механические устройства. Заодно запрещается ввозить новые технологии и мастеров. Затем налагается жестокий запрет на производство стали, проката и сооружение кузниц, так что даже подковы для лошадей следует ввозить откуда-нибудь из Манчестера. Заодно подводится под не менее жесткий запрет непосредственная торговля с любым иностранным партнером, а железо, медь, индиго, табак и меха разрешается вывозить только в Англию, которая благосклонно перепродает эти товары втридорога, тем самым истощая производство этих дефицитных товаров в колониях, поскольку Англия забирает всю прибыль себе.

Чему ж удивляться, что колонии наконец поднимаются на защиту своих прав и своего достояния. Приходит известие, что девятнадцатого апреля англичане осмеливаются атаковать один из складов близ Бостона. Вооруженные матросы и грузчики, оставленные без работы неумной английской блокадой, озлобленные, физически сильные, не знакомые с унизительной солдатской муштрой, действуют врассыпную, лишая англичан приятной возможности атаковать противника в привычном линейном строю. Правда, у этих рассыпавшихся по местности матросов и грузчиков не хватает свинца, и они стреляют по англичанам нарубленными гвоздями, которые наносят тяжелые рваные раны.

Результат неожиданный: хорошо обученные, вымуштрованные мордобоем и сержантскими палками, прекрасно вооруженные англичане спасаются паническим бегством, понеся большие потери, и эта первая, но решительная победа становится чудодейственной искрой, из которой возгорается буйное пламя народной войны. Английский гарнизон, укрепившийся в Бостоне, повстанцы отрезают от материка. Три дня спустя в их лагере уже двадцать тысяч добровольных солдат. Правда, среди добровольцев отсутствует дисциплина и каждый отряд действует по своему усмотрению, правда, у повстанцев мало оружия, особенно артиллерии, правда, они голодают, поскольку зажиточные американцы предпочитают снабжать продовольствием англичан, которые платят за каждый мешок муки золотыми монетами, а не бумажками, так что Джорж Вашингтон гремит в речах и брошюрах:

– Спекулянты, разного рода взяточники и биржевики губят наше правое дело!

Но уже никакие спекулянты и взяточники, никакие биржевики, готовые продать за наличные родную мать и отца, никакие трудности и лишения не могут остановить возмущенный народ. Колонисты охвачены единым порывом. Всюду звучит:

– Мы провозглашаем себя народом свободным и независимым!

– Мы отказываемся от всякого повиновения британской короне!

Все-таки можно заметить, и особенно это видно издалека, что ещё можно пойти на уступки. Вожди полуголодных, скверно вооруженных повстанцев ещё готовы на компромисс. Десятого мая в Филадельфии собирается Второй континентальный конгресс. Представители народа отправляют петицию королю, в которой клянутся в своей преданности британской короне и предлагают справедливым миром закончить конфликт, для чего просят дать им всего лишь те же права, какими обладает любой англичанин.

Вместо столь скромной малости почти смехотворной, безмозглое правительство Норда объявляет колонии в состоянии мятежа. Оно увеличивает колониальную армию до тридцати пяти тысяч солдат, а флот до двадцати восьми тысяч матросов. Правда, не оказывается англичан, которые пожелали бы нести эту службу. Тогда правительство Норда за те же золотые монеты закупает у обалдевших от собственного деспотизма германских князей двадцать девять тысяч необученных рекрутов и выпрашивает у России вспомогательный корпус и флот, так блистательно показавший себя в Архипелаге против турецких эскадр. Умная Екатерина отвечает малоумному Георгу деликатным, насквозь дипломатическим посланием, и хорошо обо всем осведомленный Рошфор не может не показать этот поучительный документ своему старому другу Карону де Бомарше:

«Громадные военные приготовления Испании привлекли взоры всей Европы. Все думали, что они будут направлены против владений вашего величества, против британского народа, который сам думал так же и беспокоился. В это время, при таком положении политических дел, министр вашего величества при моем дворе желал иметь подтверждение моих чувств, всегда громко объявляемых за вас и за ваш народ. Я немедленно велела объявить ему через мое министерство, что ваше величество может рассчитывать на мое доброе расположение, на мою готовность быть вам полезной и оказать вам действительные услуги независимо от предварительных между нами обязательств. Опасения относительно Испании исчезли, и ваше величество уведомляет меня своим письмом и через своего министра, что вы объяснили и определили результат этих моих уверений в двадцатитысячный отряд моего войска, который должен быть будущей весной перевезен в Канаду. Я не могу от вас скрыть, что такое вспоможение с таким назначением не только изменяет сущность моих предложений, но переходит границы моей возможности служить вам. Я только что начала наслаждаться миром, и ваше величество знаете, как моя империя нуждается в спокойствии. Вам также известно, в каком положении армия, хотя и победоносная, выходит из войны, долгой и упорной, ведшейся в климате убийственном. Признаюсь прежде всего, что весенний срок слишком короток для восстановления моей армии. Я не говорю о неудобствах, которые встретят такой значительный отряд в другом полушарии, оставаясь под властью, ему почти не известной, и почти лишенный всяких сообщений с своим правительством. Для собственного удостоверения в мире, который ещё стоит таких усилий, я не могу так скоро лишить себя такой значительной части войска, и ваше величество знаете, что столкновения с Швецией только временно заснули и польские дела ещё окончательно не установлены. Не могу не подумать и о том, согласно ли с вашим достоинством, с достоинством двух монархий и двоих народов, соединять свои силы для того только, чтобы утушить бунт, не подкрепляемый никакой иностранной державой. Быть может, также я должна выставить на вид, что ни одна из держав, имеющих владения в Новом Мире, не будет смотреть равнодушно на эту перевозку столь значительного иностранного войска. Тогда как теперь они не принимают никакого участия в ссоре английских колоний с метрополией, они вмешаются в дело, увидя, что имеющий важное значение и новый для Америки народ призван принять в нем участие. Отсюда очень вероятна европейская война вместо мира, в котором Англия удостоверена с этой стороны…»