— Мой сын Саймон недавно поступил на судно младшим лейтенантом. Это меня очень обрадовало, поскольку мы не виделись больше двух лет — раньше он проходил службу в Ла-Манше.

Капитан на мгновение замолчал, вспоминая прошлое.

— Я гордился сыном, — тихо сказал он. — Гордился, что он пошел по моим стопам и выбрал флот, гордился его безупречной службой. Несмотря на молодость — ему едва исполнилось восемнадцать, — он проявлял смекалку, храбрость и искреннюю заботу о матросах.

Каннингем сжал губы и тяжело вздохнул.

— Патрулируя побережье Род-Айленда, мы наткнулись на корабль повстанцев и вступили в бой. В том бою мой сын был убит.

По рядам пронеслись сочувственные возгласы, но капитан как ни в чем не бывало продолжил рассказ:

— Я был всего в нескольких футах, когда его настигла пуля. Он умер у меня на руках… Он умер у меня на руках, — повторил Каннингем едва слышно и обвел взглядом толпу. — Некоторым из вас еще предстоит это испытать.

Многие уже испытали.

— Во время боя нет времени на скорбь. Прошло не меньше часа, прежде чем мы одержали победу и заключили команду противника под стражу. Я отправил захваченный корабль в порт под руководством первого помощника — хотя вообще-то это обязанность лейтенанта, и на его месте должен был оказаться мой сын. Однако в тот момент все отошло на второй план — сражение, качка, необходимость отдавать приказы и руководить. Я пошел проститься с сыном.

Роджер невольно взглянул на Джемми, его мягкий вихор на макушке и розовые ушные раковины.

— Он лежал на одной из коек в лазарете. Я сел рядом. Не помню, что чувствовал тогда, о чем думал; меня будто поглотила пустота. Конечно, я осознавал, что лишился огромной части себя, — эта потеря несравнима с потерей конечности или физическим увечьем. И все же не испытывал никаких чувств. Возможно… — произнес он дрогнувшим голосом, — я просто боялся чувствовать. Только сидел и смотрел на родное лицо. Но вдруг оно словно осветилось изнутри.

Каннингем обвел зрителей глазами.

— Оно изменилось. Стало каким-то… неземным. И необычайно прекрасным, ангельским. А потом он открыл глаза.

Прихожане ахнули и пораженно застыли. Миссис Каннингем давно застыла, словно каменное изваяние. Прямая как жердь, она сидела на передней скамье, не глядя на капитана.

— Сын заговорил со мной, — хрипло продолжал оратор. — Он сказал: «Не беспокойся, отец. Мы встретимся вновь. Через семь лет». — Каннингем громко кашлянул. — Затем он закрыл глаза… и умер.

По рядам пронесся потрясенный шепот. Несколько минут капитан терпеливо ждал, пока шум уляжется и воцарится тишина.

— В тот миг я понял, — продолжил он наконец, — что милостивый Господь даровал мне знамение. Я получил неопровержимое доказательство бессмертия души и понял, что Всевышний призвал меня нести это послание детям Его.

Я пришел сюда в ответ на призыв Творца. Чтобы поведать о Божьей милости и предложить свою скромную помощь в постижении истины. И чтобы почтить память сына, младшего лейтенанта Саймона Элмора Каннингема, который верой и правдой служил своему королю, стране и Господу.

Поднимаясь со скамьи для пения заключительного гимна, Роджер испытывал смешанные чувства. Каждое слово Каннингема проникало прямо в сердце, наполняя его печалью, гордостью, теплотой и благоговением. Надо признать, с религиозной точки зрения это была отличная проповедь, несмотря на излишнюю эмоциональность.

Едва раздались первые звуки гимна, Роджер повернулся к Брианне и сказал: «Боже правый… С ума сойти!», надеясь, что никто не посчитает это богохульством.

— И не говори! — согласилась она.

* * *

Мне было интересно, каким образом Роджер думает затмить капитана Каннингема. Прихожане вышли, чтобы подышать свежим воздухом и передохнуть в тени деревьев. Как и следовало ожидать, разговоры вертелись вокруг проповеди, которая потрясла всех до глубины души. Я сама находилась под впечатлением от истории, наполнившей меня надеждой и верой в чудо.

Похоже, Бри думала о том же; они с Роджером стояли под сенью каштана и что-то обсуждали. В ответ на ее тираду он с улыбкой покачал головой и поправил ей чепец. Брианна оделась, как подобает скромной жене священника — тщательно выгладив юбку и лиф.

— Вот увидишь, через пару месяцев она заявится в церковь в оленьей шкуре, — сказал Джейми, проследив за моим взглядом.

— Ты готов делать ставки?

— Три к одному. На что поспорим, саксоночка?

— Пари в воскресенье? Ты отправишься прямиком в ад, Джейми Фрэзер!

— Ну и ладно. Раз уж мы попадем туда вместе. Ведь это ты завела речь о ставках!.. Между прочим, за посещение церкви трижды за день наверняка вычтут пару дней из срока в чистилище.

Я кивнула.

— Готов ко второму раунду?

Поцеловав Брианну, Роджер вышел из тени и направился к нам — высокий, темноволосый, красивый, в лучшем (по правде говоря, единственном) черном костюме. Бри шагала следом. Заметив их, некоторые из собравшихся начали прятать остатки хлеба, сыра и пива, удаляться в кусты по нужде, приводить детей в надлежащий вид.

Я отдала Роджеру шутливый салют.

— Как настроение?

— Боевое, — коротко бросил он. Затем расправил плечи и, обернувшись к своей пастве, жестом пригласил их внутрь.

В просторной хижине было довольно тепло, но — хвала Господу! — пока не жарко. Легкие, по-домашнему уютные запахи простой одежды из грубой ткани, еды, животных и мокрых пеленок немного приглушили сосновый аромат.

Роджер подождал, пока все усядутся, и вошел под руку с Брианной. Оставив жену на передней скамье, он с улыбкой повернулся к прихожанам.

— Есть ли среди присутствующих те, кто меня не знает?

По рядам прокатилась волна смеха.

— Вы знаете меня, но все равно пришли. Это вдохновляет. Зачастую мы склонны больше ценить хорошо знакомые вещи, поскольку лучше их понимаем. Предлагаю всем встать и вместе произнести молитву «Отче наш».

Все послушно поднялись с мест и начали повторять за Роджером слова; некоторые — на Gàidhlig, но большинство — на английском с самыми разными акцентами.

Когда мы снова сели, Роджер как следует откашлялся, и я забеспокоилась. Несомненно, его голос значительно окреп благодаря естественному процессу заживления или изобретенному доктором Макьюэном «наложению рук» — если столь своеобразный и незамысловатый метод можно считать лечением. Я проделывала эту манипуляцию раз в месяц. Однако зять уже давно не выступал перед аудиторией и тем более не читал проповеди. Про пение нечего и говорить. Да и волнение нельзя сбрасывать со счетов.

— Те из вас, кто приехал с севера Британских островов, знают, что такое «пение на слух».

Хирам Кромби переглянулся со своими домочадцами; некоторые из прихожан тоже заметно оживились.

— Для остальных поясню: это самый простой