Документ этот найден в секретном деле штаба Туркестанского военного округа 1871 года под № 1 «Об экспедиции к Хиве», где на л. 171–174 подшито предписание от 12 сентября 1873 г. за № 2637.

Приведем самое существенное из выкинутого Кауфманом, оставляя в стороне его советы относительно выполнения данной им программы.

Главная суть заключается в следующем: «В действиях ваших на левом берегу Аму, внутри Хивинского ханства, ваше высокоблагородие ограничитесь наказанием туркмен-иомудов Байрам-Шалы, которые отказались внести наложенную на них мною пеню, и Кара-Чоха, на которых, в бытность мою еще в укр. Петро-Александровском, поступила жалоба со стороны персиян, освобожденных рабов, что кара-чохинцы произвели около Сарыкамыша нападение на их партию, следовавшую от Куня-ургенча, чрез Сарыкамыш к Красноводску». Далее рекомендуется сначала убедиться, что персияне не врут, что они сами не подавали повода к нападению и что виноваты действительно кара-чохинцы, а не другие роды. Набег рекомендовался весенний. Для разгрома же байрам-шалынцев рекомендовалась зима и переход по льду. Идти предлагалось на Хазават и Змушкир (т. е. Измухшир). Здесь опять встречается место, которое необходимо привести целиком: «Проходя от Хазавата до Змушкира и обратно по землям туркмен иомудов, ваше высокоблагородие имеете распорядиться, чтобы войска на пути своем предавали бы все и вся огню и мечу. Наказание должно быть примерное, жестокое, дабы дать почувствовать им всю тяжесть кары за неисполнение наших требований и произвести впечатление на остальные роды туркмен. Знакомство с туркменами показало нам, что они другого языка не понимают».

Итак, на поверку оказывается, что Иванов не самовольно громил туркмен и вторгался в пределы чужого государства, а действовал по точному предписанию Кауфмана. Несчастных иомудов Кауфман, очевидно, хотел истребить дотла, приказывая предать мечу и огню «все и вся»…

Об этом предписании знал, по-видимому, только начальник походного штаба генерал Троцкий, но копию не сообщил ни в штаб округа, ни генералу Колпаковскому, оставшемуся за Кауфмана управлять краем во время обычной поездки последнего за триумфом в Петербург[63]. Ничего не зная о полномочиях, данных Иванову, Колпаковский, естественно, недоумевал по поводу действий этого полковника, что выразилось и в его донесениях военному министру.

По поводу этих донесений Кауфман наконец вынужден был послать Колпаковскому из Петербурга три копии с предписаний его Иванову.

Кауфман писал следующее: «Усматривая из донесений ваших г-ну военному министру, что ваше превосходительство не имеете копии с инструкций, данных мною начальнику Амударьинского отдела в прошлом году, я считаю необходимым для сведения и руководства вашего препроводить к вашему превосходительству две копии с предписаний моих полковн. Иванову от 12 и 20 сентября минувшего года за №№ 2637 и 2748 и копию с предписания, отправленного ему, вместе с сим, от 29 октября за № 1891».

Отношение это с приложениями Колпаковский получил только 3 декабря 1874 г. и передал в штаб, надписав следующую резолюцию: «Руководствоваться приложенными инструкциями, о содержании которых мне до настоящего времени не было известно».

Из предписания Иванову от 20 сентября 1873 г. касательно разграбления текинцами громовского каравана интересно только следующее место: «Разрешаю вам передать чрез Мат-нияза или сообщить от себя письмом хану, чтобы он объявил своим туркменам, что если они будут ему полезны и помогут ему уничтожить враждебные шайки текинцев, то хан будет ходатайствовать предо мною о сложении с туркмен дальнейшей контрибуции, вообще о прощении их и о возвращении их старшин. Сообщите хану, что я в сем случае удовлетворю его ходатайство, так как верная служба ему туркмен будет служить мне удостоверением и успокоением за хорошее поведение туркмен в будущем».

Из третьего предписания фон Кауфмана от 29 октября 1874 г. видно, что уже поднят был вопрос о занятии всего ханства.

«Мне доложены начальником штаба представленные вашим высокоблагородием копии с письма вашего ген. Колпаковскому, перевода письма хана хивинского, вашего ответа к нему и прокламации к туркменским родам Хивинского оазиса. Сведения, заключающиеся в упомянутых документах, неблагоприятны. Положение дел в ханстве — безотрадное; туркмены не успокаиваются. Год испытания, как видно, не привел туркменского дела на Хивинском оазисе к желаемому результату. Хан открыто сознался в своем бессилии и невозможности привести к порядку подвластных ему туркмен. Не отрицая вполне предположения вашего выс-дия, выраженного в письме ген. Колпаковскому, что события в Хивинском ханстве, быть может, приведут нас к заключению о необходимости прекращения автономии Хивинского ханства, я в настоящее время нахожу возможным возбудить этот вопрос и представить его на благоусмотрение и разрешение верховного правительства.

В каком смысле вопрос этот может быть и будет разрешен высшим правительством, я в данную минуту не имею возможности сделать даже и предположения. На случай же разрешения моего представления в положительном смысле, я вас прошу представить мне ваши соображения о том, какие потребуются военные силы и средства, а также каким именно способом предполагали бы вы разрешить вопрос о занятии нами Хивы и всей остальной части Хивинского ханства.

Я полагаю, однако, что во всяком случае, если бы даже и разрешено было верховным правительством занятие нами левого берега Аму-Дарьи, то исполнение сего может быть осуществлено не ранее осени наступающего 1875 года. До тех же пор вам придется строго держаться по отношению к делам на левом берегу системы действий, которая была преподана вам мною в личных указаниях и письменных инструкциях и которую вы с таким успехом практиковали до настоящего времени, т. е.: если отправленные вами к туркменским родам Хивинского оазиса прокламации не будут иметь эффекта, останутся без последствий, и они будут продолжать вести себя в том же духе и направлении, как прошлую зиму, тогда вашему выс-дию придется снова произвести набег на левый берег, в кочевья туркмен, для разгрома и жестокого их наказания. В действиях ваших в данном случае, вы имеете руководиться моими предписаниями по этому поводу и опытом поиска, вполне успешно произведенного вами в январе сего 1874 года.

Быть может, что подобный набег, если его нельзя избежать, даст такие результаты, что не будет надобности торопиться занятием ханства.

Главным поводом к набегу вашему на левый берег может быть, конечно, переход грабительских шаек на нашу сторону, как то изложено в предписании ген. Колпаковского по сему предмету, но я допускаю возможность предупреждения перехода этих шаек на наш берег, если бы вы могли положительно убедиться заранее в решимости туркмен тревожить русских подданных. В таком случае, вам разрешается действовать наступательно, имея этим в виду всем мерами оградить население правого берега от тревоги и грабежей туркменских шаек».

Представление Кауфмана об окончательном занятии Хивы, однако же, встретило сильный отпор в министре иностранных дел, который прежде всего признал, что положение дел в ханстве «не настолько критическо», во-вторых, сослался на высочайшую волю «о непременном сохранении самостоятельности Хивы, хотя бы при помощи нашей военной силы для обуздания туркменов». Сообщая об этом в письме от 10 ноября 1874 г., военный министр генер. — адъют. Милютин пишет Кауфману еще следующее: «Со своей стороны, я разделяю мнение м-ва ин. дел. Я не могу не обратить прежде всего внимания на тот факт, что собственно в пределах нашего Аму-дарьинского отдела беспорядков почти совершенно не происходит. Возникающие же волнения внутри Хивинского ханства не имели до сих пор характера общего восстания против хана или такого междоусобия среди хивинцев, в котором были бы затронуты наши непосредственные интересы. Таким образом, во многих случаях для нас возможно было бы держаться более нейтрального положения относительно Хивы». Далее Милютин приводит соображение, что даже «временные походы наши на левый берег Аму-Дарьи все-таки для нас будут менее обременительны, нежели присоединение Хивы к пределам империи, что как вашему пр-ву известно, противоречило бы видам правительства».