— И не найдёшь теперь того козла, что в восьми местах его продырявил из автомата! И ведь все ранения серьёзные. Столько возиться пришлось! Одних операций целых четыре сделали. А теперь вот Мохаммад из больницы ушёл. И что нам делать? То ли другую клинику искать, то ли в Лахте его лечить частным образом. Ухаживать-то мы сможем, а вот по части медицины не очень понимаем. В институт скорой помощи мы к нему ездили два месяца. Мохаммад не даст соврать. Так чего смылся-то, а?

— Сегодня утром врач ко мне зашёл в палату. Тот самый, с которым отец договорился, — начал Мохаммад. — От меня недавно Александр Николаев ушёл. Потом на процедуры позвали. Только вернулся — входит этот доктор. Игорь его зовут. Мне ведь до сих пор наркотики колют, и я всё время спать хочу. Только лёг, Игорь на постель садится. И говорит шёпотом: «Стало известно, что ты — не аварец, а чеченец. И паспорт у тебя, мол, липовый. У главврача возникнут большие неприятности, если об этом узнают власти. Получается, он раненых «духов» лечит. Твой отец против наших воюет там. Если не уйдёшь сегодня-завтра, твою безопасность никто не гарантирует. Но лучше исчезнуть сегодня, до вечера. Я выведу тебя тихо. Приткнись у друзей, в городе. А то здесь заметут ещё — не вырвешься из «Крестов» и с Литейного. Но ничего, ты уже почти в порядке. Только отлежаться нужно. А здесь, честное слово, нельзя. И власти прицепятся, и ребята, которые из Чечни вернулись. Боюсь, всему персоналу не поздоровится…»

Мохаммад рассказывал это, глядя мне в затылок. Значит, он не только с Озирским и Брагиным, но и с Сашей Николаевым знаком. Хорошо, что парень разговорился, вышел из оцепенения. Но что же всё-таки произошло с ним? Неужели расстреливали специально? Да, правильно, Андрей говорил о том, что у Падчаха сына начисто ограбили. Взяли и автомобиль, и всё остальное — до последней мелочи. Андрей возмущался — ведь одно исподнее оставили, а на дворе зима. Только железное здоровье и невероятно твёрдый характер помогли парню выжить. Да ещё счастливый случай — его едва не похоронили заживо…

— И ты ушёл? — с жалостью спросил Роман.

Мохаммад вскинулся:

— А что делать было? Сказал Игорю: «Спасибо, брат, за предупреждение. Я не хочу, чтобы у вас проблемы были. Вы ведь мне жизнь спасли!» И стал потихоньку собираться…

Мохаммад говорил почти без акцента, но гортанно, с хрипотцой. Мы как раз миновали Технологический институт и проскочили Фонтанку. Брагин повернул направо, и «мерс» полетел в громыхающем потоке по набережной. «Хвост» то исчезал, то появлялся примерно на одном и том же расстоянии. По-видимому, там очень боялись нас потерять. От речки очень воняло, и на меня навалилась дурнота.

— Я не знал, куда ехать. Наши, наверное, все воюют. Кто-то, может, уже за границей. Решил попросить Андрея о помощи.

— Да, к нам надо ехать! — решил Брагин. — Мохаммад, ты куришь?

— Нет, бросил. Раньше много курил. Теперь — харам, грех.

— Я стекло опущу. Мочи никакой нет, — признался Брагин. — А вы? — повернулся он ко мне.

— И я — за компанию. И хотелось бы бросить, да никак.

Никакого удовольствия курение нам не доставило. Мы видели, что Мохаммад переносит дым с трудом, начинает задыхаться. Поспешно утолив никотиновый голод, мы раздавили окурки в пепельнице и проветрили салон.

— И всё-таки, Мохаммад, как это произошло? Я имею в виду расстрел. Вас с оружием задержали? Вы сопротивлялись? Я пока не очень хорошо знаю специфику этого конфликта, и мне интересно. Когда дело было?

— Двадцать четвёртого декабря. Вблизи Грозного, на северной окраине. Тогда войска ещё там стояли — готовились к штурму. Я расскажу вам, если интересно. Хотелось бы забыть, да не выходит. Стыдно мне, горько. Я ведь не воевать ехал туда, а только отца повидать. И родственников забрать — женщин, детей, стариков. У нас большой тейп, то есть род…

Мохаммад несколько раз глубоко вздохнул, и острый кадык дёрнулся на его шее. Потом он рванул ворот — отчаянно, зло.

— Я, конечно, убивал, но не тогда, не там, — признался парень. — А тут хотел всё миром кончить, хоть уже война была. Много молился перед тем, как ехать, и в пути совершал все намазы. Всё время носил перстень, который из Мекки, из хаджа привёз. Вот на этом пальце…

Мне вдруг показалось, что я про перстень где-то уже слышал. От Андрея? Нет, совсем недавно, буквально на днях. И тут же вспомнил о подарке брата. Конечно, не один Мохаммад носил такое украшение, но всё-таки стало страшно. Неужели?… Самое главное, откуда Мишка его взял? Наверное, наградили в другой раз, как и золотой цепью.

Признаться, не хочется винить брата в мародёрстве, несмотря на очевидные факты. Вот и пытаюсь свалить на кого-то — на командира, к примеру. За брата я всё же отвечаю, хотя никогда не жил с ним вместе. Но честь семьи вынуждает переживать за Мишку, не оставлять без внимания его заслуги и проступки.

— Как только началась война, я из Эр-Рияда вылетел в Стамбул. Далее, через Баку, попал в Дагестан. Двадцать третьего числа, переночевав у родственников в Хасавьюрте, взял машину и выехал на территорию Чечни. Старался ехать как можно быстрее, но меня всё время останавливали, проверяли документы. Я ещё тогда не привык к блокпостам. Думал, что смогу с парнями договориться. Что нам делить? Тогда солдаты ещё не освоились, мзду не требовали. Даже не обыскивали. А проверяли только салон машины и багажник, да и то поверхностно. Мой пистолет они не обнаружили. Я слышал вой самолётов, грохот бомбёжек. Но думал только о том, чтобы не пострадал отец. Он и так остался без руки. Да ещё опасался за родных в Толстом-Юрте. Это село находится двадцатью километрами севернее Грозного. Уже на половине пути туда меня остановила очередная группа бойцов. Судя по поведению и уверенному взгляду — старослужащие…

Мы ехали по Троицкому мосту, не обращая внимания на «хвост». Люди Ковьяра и без того знали, где находится агентство Озирского. Мохаммад щёлкал кнопками кожанки. Мне казалось, что при каждом его движении по салону волнами расходится запах йода. Восемь ран… Неужели действительно восемь?

В это время зажглись жёлтые фонари. Густо повалил снег, и пришлось запускать «дворники». Мохаммад смотрел на Петропавловскую крепость так, словно впервые попал сюда. Но я знал, что парень в Питере жил, и подолгу.

— Они и расстреляли? — буркнул Брагин. — Нам ты этого не сказал.

— Трудно говорить, хоть я и не женщина. И плакать стыдно, слёз нет. Да, эти ребята провели обыск более тщательно, и в результате обнаружили пистолет. Я, ослиная голова, мог оставить оружие дома. Но не смог — это отцовский подарок. Командовал всеми очень красивый сержант. Помню его волосы — пепельные, густые. Они лежали на голове шапкой. Глаза — серые, холодные, как остывшая зола. Нос — вздёрнутый. Звали его Михаилом, фамилию не знаю. Вернее, тогда не знал…

— А потом? — перебил Роман.

— А потом… Ладно, давай по порядку, — предложил Мохаммад. — Они там все без погон были. Но этот сержант, в отличие от других, был чисто выбрит, от него пахло одеколоном. Ещё я отметил его хорошую выправку и исключительную самоуверенность. Далеко пойдёт при таком рвении, если жив останется. Жаль, что не встретиться нам никогда. Интересный был бы разговор.