Добротворский распорядился обосноваться рядом с ним и немедленно начать бункеровку крейсерам и трофейным пароходам. У мысов оставили шлюпочные дозоры. Высаживать наблюдателей на берег не стали, хотя пассажиры из Чифу и уверяли, что в случае их немедленной доставки в ближайшую рыбацкую деревню в течение нескольких часов смогут организовать охрану наших людей, или даже лагеря, и помочь рабочей силой.

Последнее было бы особенно желательно. Экипажи уже явно устали, так и не отдохнув толком еще после предыдущего боевого выхода. Но начальник отряда не доверял «подсадным азиатам» и опасался засады или диверсии. Из этих соображений время стоянки было сокращено до минимума. В итоге в грязную и тяжелую работу для ускорения дела впрягли всех, кто успел смениться с вахты.

В первую очередь, с «Ярославля» перегрузили более шестисот ящиков с новейшими 37– и 47-миллиметровыми фугасными снарядами французского производства для пушек Гочкиса. Эта «посылка» от светлейшего князя Ливена из Сайгона оказалась сюрпризом. Никто на крейсерах не ждал ничего подобного.

В прилагавшихся документах, тут же бегло просмотренных Добротворским и старшими офицерами обоих крейсеров, обнаружились копии рапорта командира «Дианы» о значительном разрывном действии новых французских гранат для малокалиберных скорострельных пушек, виденном им еще в начале июня на практических стрельбах крейсера «Декарт», на которых ему довелось побывать.

Стрельбы проводились по щитам, установленным на береговой отмели. В ходе них по отметинам на близко стоявших деревьях было установлено, что разрыв 37-миллиметровой стальной гранаты выпуска 1904 года завода Гочкиса дает зону плотного поражения разлетающимися осколками в десять шагов, что не шло ни в какое сравнение с нашими снарядами такого же калибра. Более тяжелые 47-миллиметровые гранаты отличались от наших бронебойных по мощности не столь впечатляюще, но все же имели гораздо больший фугасный и осколочный эффект.

Светлейшему князю Ливену в ходе беседы с младшим флагманом французской эскадры в южно-китайских водах контр-адмиралом Жонкьером удалось узнать, что так действуют только снаряды нового образца, доставленные с последним транспортом снабжения, для испытания которых и затеяли эти стрельбы. В то время как такие же боеприпасы из старых партий, как и русские, работают скорее как сплошные ядра, имея прочный корпус и малый заряд взрывчатого вещества. Они тоже называются бронебойными гранатами, как и у нас[20]. Новые же снаряды являются фугасными и должны наносить главный урон атакующим судам силой взрыва и своими осколками, что гораздо эффективнее.

Пока нарочный с отчетами Ливена добирался до командования Тихоокеанского флота, а сам светлейший князь через свои новые связи во французских колониальных властях искал способы скрытно закупить такие боеприпасы и переправить их во Владивосток, вопрос неожиданно решился.

Учитывая последние изменения во внешнеполитической обстановке в Европе, вызванные сближением Санкт-Петербурга и Берлина, обитатели Елисейского дворца захотели стать для русского царя неменьшими друзьями, чем германский кайзер. Одних только перехваченных телеграфных депеш для этого было явно маловато[21]. А поскольку «прямо только вороны летают», колониальная Восточно-Азиатская эскадра оказалась полностью, и даже с явным избытком, снабжена новыми боеприпасами даже раньше, чем флот во французских водах.

Далее сайгонские власти получили из Парижа приказ «срочно испытать стрельбой и принять на вооружение исключительно новые снаряды». А когда, что и неудивительно, удалось заинтересовать ими Ливена, еще и особые инструкции, в соответствии с которыми появилась возможность в кратчайшие сроки провести тайную сделку через третьих лиц прямо там, итог которой и был отправлен с пароходами к Формозе[22].

В сопроводительных документах имелась и докладная записка на имя наместника от командира «Дианы», в которой он особо указывал на большое содействие в решении многих деликатных вопросов со стороны некоего господина Мотте, одного из совладельцев компании «Маисон М. Моттэ эт Си», занимавшейся, помимо прочего, еще и фрахтом судов[23]. И в этот раз Моттэ взял на себя всю канцелярию с бюрократией, еще и ссудил Ливена деньгами, поскольку у него самого столь крупной суммы не оказалось.

Однако погрузку вскоре пришлось прервать из-за усиливавшейся качки. Волнение не стихало, а место стоянки оказалось недостаточно закрыто от шедших с моря волн. Швартовые концы рвало, и пароходы с крейсерами изрядно бились бортами друг о друга. Риск получения достаточно серьезных повреждений увеличивался.

Начальник отряда распорядился свернуть работы и менять якорное место. Но вместо того, чтобы просто передвинуться немного западнее, где сразу за мысом зыбь была гораздо слабее, и продолжить погрузку, он приказал уйти в глубину залива, чтобы уменьшить вероятность обнаружения с проходящих мимо судов. От штурманов, начавших говорить об отмелях, просто отмахнулся, приказав выставить лотовых на каждом корабле и транспортах и начинать движение немедленно.

Хотя на новую стоянку буквально переползали, постоянно промеряя глубину, невезучий «Киев», уже почти закончивший ремонт машины, умудрился выскочить на банку. Получив доклад об этом, Добротворский разнервничался и приказал немедленно уходить, а пароходам действовать по обстановке. По его мнению, где-то рядом находились большие японские крейсера, уже непременно извещенные о нашем здесь присутствии, чему в немалой степени способствовало предварительное появление угольщиков в этом районе.

Последовавший сразу доклад старшего механика Кигеля, что успели принять всего 30 тонн угля, а на «Светлане» и того меньше, чего явно недостаточно, вызвал бурю эмоций. Добротворский орал своим громовым голосом, обвиняя в головотяпстве и саботаже всех окружающих. Возражать осмеливался только командир «Богатыря» капитан первого ранга Стемман, чем еще больше распалял его. Тут под горячую руку подвернулся судовой священник иеромонах отец Венедикт. Начальник отряда нависал над ним, смиренно внимавшим воплям, всей глыбой своего немалого тела с всклокоченной бородой, пока не выорался окончательно.