Он посмотрел направо. По другую сторону библиотеки члены университетской футбольной команды насиловали слепую первокурсницу. Она уже давно прекратила кричать и сопротивляться и теперь не шевелясь лежала на скамейке, как мокрая тряпка, а один из полузащитников ее обрабатывал. Еще дальше, возле книжного магазина, члены университетского христианского клуба жгли книги – и продавцов в придачу – в громадном костре.

Да!

Брант кивнул сам себе. Когда они здесь закончат, когда приведут кампус в порядок, когда Университет, наконец, выйдет на новый уровень, они перейдут в город.

И еще дальше.

Под ногами он почувствовал успокаивающую властную пульсацию, как раз те знакомые ритмичные вибрации, которые полюбил, как свои.

По кампусу прокатилась волна – успокаивающее, текучее движение, которое затронуло центральный двор, прошло по тротуарам, передвинуло несколько холмиков.

– О капитан, мой капитан!

Брант опустил глаза и увидел стоявшего под стеной библиотеки Джона Тейлора. Поправив кобуру, он переложил мачете из правой руки в левую, правой оперся о низкий барьер, идущий вдоль крыши, и наклонился вперед.

– Слушаю! – крикнул он.

– Мы нашли его!

– Его?!

– Да!

Пульсация усилилась, и Брант почувствовал, как по всему его телу прокатилась восхитительная дрожь. Работа почти закончена.

– И где он сейчас? – крикнул он.

– Мы ведем его! Он убил пятерых наших!

– Ведите его к художникам. Я встречу вас там.

Тейлор кивнул и отдал честь, а Брант поспешил по крыше к лестнице, ведущей внутрь здания. Он бежал по ней, минуя этаж за этажом, пока не добрался до первого, где пересек лобби и добежал до входных дверей. Выбежав на улицу, столкнулся с группой преподавателей и студентов, которые волокли по двору связанного и избитого кнутом мужчину.

Это был он. Неверный. Ходячий кусок дерьма, о котором их всех предупреждали. Это был тот, кто пытался нарушить планы Университета и навязать Ему свою собственную волю.

Ну что ж, теперь все закончилось.

Собравшаяся толпа заняла обе стороны тротуара, по которому вели неверного. Студенты, мимо которых он проходил, плевали на него, а преподаватели бросали ему в голову различные предметы. Он огрызался и кричал им в лицо всякие глупости насчет того, что все они – воплощение Зла, безмолвные пешки Университета, не способные к самостоятельному мышлению…

Брант смеялся, пересекая двор.

До какой степени наивности может дойти человек?

Он добрался до него, как раз когда его подвели к тротуару, на котором расположились художники.

– Стоп! – распорядился Килер.

Тюремщики остановились и натянули веревки, развернув неверного таким образом, что он оказался лицом к лицу с Брантом.

– Ты!.. – закричал было мужчина.

Килер ударил его в живот.

Мужчина согнулся пополам, судорожно глотая ртом воздух, и Брант усмехнулся.

– Рад, что ты присоединился к нам, Гиффорд. – Он приблизил свое лицо к лицу неверного. – Ты ведь и вправду присоединился к нам. Ты теперь часть Университета!

– Ни за что! – выдавил из себя Стивенс.

– Именно так. Ты присоединился к нам, когда убил свою жену.

– Я не…

– Правильно. С технической точки зрения ты этого не делал. Но ты привез ее в Университет в качестве жертвы и позволил ей умереть.

Неверный плюнул, но так как его силы еще не восстановились, плевок попал Бранту на ботинок, а не в лицо.

– И это делает тебя предателем, а не врагом, – продолжил Килер как ни в чем не бывало. – А предатели гораздо хуже врагов.

Он увидел страх в глазах Стивенса, губы которого, спрятавшиеся в густой бороде, свела судорога.

– Да, теперь ты умрешь. – Брант улыбнулся. – И умрешь долгой, болезненной и унизительной смертью. Той, которую заслужил. – Он кивнул мужчинам, державшим в руках веревки. – Ведите его!

Брант впереди процессии шел к зданию факультета изобразительных искусств. Художники сидели за столом перед входом и работали над головой декана Йенсена, которую с помощью своих инструментов, клея и красок пытались превратить в голову Граучо Маркса[90].

– Нам необходимо реалистическое сходство, – говорил при этом Вэнс. – Это не какой-то постмодернистский поп!

– Но ведь этим мы делаем наше заявление по поводу современного искусства, – взвизгнул в ответ Годвин. – И серьезное заявление! Важное заявление! И мы не будем отвлекаться на твою примитивную полемику!

– Мальчики, – сказал Брант, – мальчики, мальчики, мальчики…

Вэнс, Годвин и другие студенты прекратили свой спор и при виде Бранта, идущего к ним, встали по стойке «смирно». – У нас есть для вас новое приобретение, – он указал рукой на неверного. – Как думаете, его можно использовать в вашем проекте?

Годвин обошел стол, надел очки и, скосив глаза, осмотрел лицо захваченного мужчины.

– Ваше время кончилось! – кричал Стивенс. – Вы можете меня убить, но все равно проиграете!

Годвин медленно обошел его вокруг и заглянул под веревки. А потом кивнул Бранту.

– Да, – сказал он. – Да, это мы можем использовать.

– Тогда долой его голову! – ухмыльнулся Брант.

Остальные студенты выбрались из-за стола. Их ножи, бритвы и резцы отливали розовым светом в лучах заходящего вечернего солнца.

– Вы можете меня убить! – закричал Стивенс. – Но вам меня не остановить! Мы…

Вэнс полоснул его по шее.

Крики неверного превратились в бульканье, и из дыры в горле хлынула кровь. Остальные студенты взялись за его тело и, пока Гиффорд пытался сопротивляться, делали надрезы и отрезали кусочки.

Брант смотрел прямо в глаза Стивенсу, и его охватывало глубокое удовлетворение. Он вновь почувствовал властную дрожь под подошвами своих ботинок.

– Ну, как материал? – спросил Вэнс. – Достаточно хороший? В каком он состоянии?

Годвин любовно коснулся кровоточащей шеи Стивенса.

– Совсем еще нетронутый, – ухмыльнулся он. – Как девственница.

Брант подождал, пока голову отделили от тела и поставили на стол, а потом, насвистывая, отправился назад, в библиотеку.

Джим хотел позвонить своей маме, Фарук – своему папе, Недра – своему бойфренду, но Йен считал, что у них практически не осталось времени. Стивенс мог наладить коммуникации – хотя одному богу известно, как это ему удалось, – однако это может быть ненадолго, и они не могут позволить себе тратить время на то, чтобы объяснять, что их звонки – это не шутка и не глупый розыгрыш.