Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это было еще до нее. Она не знала.
Леони встала и подошла к окну.
— Я не верю, — решительно проговорила она. — Сказки. Дьяволы, демоны… В наше время в такие истории поверить невозможно. — Тут голос у нее дрогнул от жалости. — Те дети… — прошептала она и зашагала по комнате, так что половицы жалобно застонали у нее под ногами. — Я не верю, — повторила она, но в голосе ее было куда меньше уверенности.
— Кровь всегда притягивает кровь, — тихо сказал Бальярд. — Есть вещи, которые влекут к себе зло. Есть места, предметы, люди, способные собственной злой волей привлекать к себе несчастья, преступления, грехи.
Леони остановилась, мысли ее свернули в другое русло. Она взглянула на приветливого хозяина, снова опустившегося в кресло.
— Предположим даже, я поверю. Но что с той колодой карт, мсье Бальярд? Если не ошибаюсь, вы намекали, что они могут действовать во зло или во благо в зависимости от обстоятельств?
— Это так. Сравните их с мечом, который может быть орудием как добра, так и зла. Его делает добрым или злым владеющая им рука, а не сталь.
Леони кивнула.
— А в чем сила карт? Кто впервые нарисовал их и с какой целью? Впервые прочитав записи дяди, я поняла их так, что картины на стенах часовни могут сходить с них и каким-то образом запечатлеваться на картах.
Одрик Бальярд улыбнулся.
— Будь это так, мадомазела Леони, существовало бы всего восемь карт, между тем как их — полная колода.
Она сникла.
— Да, верно, я об этом не подумала.
— Хотя, — продолжал он, — это не значит, что в сказанном вами не содержится зерна истины.
— В таком случае скажите, мсье Бальярд, почему именно эти восемь карт? — Ее зеленые глаза блеснули, когда в голову пришла новая мысль: — Может быть, на стенах отпечатались те самые карты, которые вытянул из колоды мой дядя? А в другой раз, при новом общении между мирами, на стенах запечатлеются новые образы? — Она помолчала. — Например, с рисунков?
Бальярд позволил себе легкую улыбку.
— Меньшие карты, простые игральные карты, если угодно, происходят из тех злосчастных времен, когда люди, влекомые тягой к убийству и желанием искоренить ересь, утопили землю в крови.
— Альбигойцы, — произнесла Леони, вспомнив разговор между Анатолем и Изольдой, обсуждавшими трагическую историю Лангедока тринадцатого века.
Он рассеянно покачал головой.
— Ах, если бы урок усваивался с первого раза! Но боюсь, что это не так, мадомазела.
Так тяжело прозвучал его голос, что Леони почудился в его словах груз мудрости многих веков. И ей, никогда не интересовавшейся событиями прошлого, захотелось вдруг постичь связь между прошлым и настоящим.
— Я говорил не об альбигойцах, мадомазела Леони, а о религиозных войнах более позднего времени, в шестнадцатом веке — между католическим домом Гизов и, можно для краткости назвать его гугенотским, родом Бурбонов. — Он поднял и снова уронил руки. — Как всегда бывало и, может быть, всегда будет, борьба за веру быстро превратилась в драку за власть и земли.
— А карты придумали в то время? — спросила Леони.
— Обычная колода из пятидесяти шести карт, которая служит, просто чтобы скоротать долгие зимние вечера, во многом следует традициям итальянской игры «таррочи». За сто лет до того времени, о котором я говорил, у итальянской знати и при дворе вошла в моду такая забава. С рождением республики дворцовые карты чуточку изменились. Проявились Король, Королева, Дева, Рыцарь.
— Дева Мечей — проговорила Леони, вспоминая картину на стене часовни. — Когда именно?
— Точно не известно. Примерно в то же время, в канун революции, во Франции безобидная игра в Таро превратилась в нечто иное. В систему гадания, в средство связать видимое с невидимым и неведомым.
— Тогда колода карт уже была в Домейн-де-ла-Кад?
— Те пятьдесят шесть карт принадлежали, если вам угодно, скорее дому, чем кому-либо из живших в нем людей. Древний дух места воздействовал на колоду, легенды и слухи вселяли в карты новый смысл и значение. Карты, видите ли, ждали того, кто завершил бы последовательность.
— Моего дядю.
Это было утверждение, а не вопрос.
Бальярд кивнул.
— Ласкомб прочел книгу, изданную картомантом в Париже — древние слова Антуана Кур де Жебелена, современника Элифаса Леви и Ромена Мерлина, — и поддался соблазну. К унаследованной им колоде карт он добавил двадцать две карты Старших арканов — те, что говорят о фундаментальных событиях жизни и о том, что лежит за ними — и укрепил тех, кого хотел призвать, на стенах часовни.
— Мой покойный дядя нарисовал двадцать две карты Старших арканов?
— Да. — Он выдержал паузу. — Так вы вполне поверили, мадомазела Леони, что посредством карт Таро — в соответствующем месте и при соответствующих обстоятельствах — возможно призвать демонов и духов?
— Это совершенно невероятно, мсье Бальярд, но, по-моему, я верю. — Она на минуту задумалась. — Только вот чего я не понимаю: каким образом карты овладевают духами?
— О нет, — быстро возразил Бальярд, — не повторяйте ошибку вашего дяди. Да, карты могут призвать духа, но не овладеть им. В изображениях на картах содержатся все возможности — все характеры, все желания человека, добрые и дурные, все наши долгие и запутанные истории, — но если их высвободить, они обретают собственную жизнь.
— Не понимаю, — нахмурилась Леони.
— Картины на стенах — отражения последних карт, призванных в часовне. Но если бы кто-то задумал изменить прикосновением кисти черты той или другой картины, они обрели бы и другие свойства. Карты могут рассказывать разные истории, — закончил он.
— И это со всеми картами так? — спросила она. — Или только в Домейн-де-ла-Кад, в часовне?
— В этом месте, мадомазела, неповторимо сочетаются образ, звук и дух места, — ответил он. — Но и место действует на карты, так что, возможно, Сила, например, непосредственно связана с вами. Через ваш рисунок.
Леони взглянула на него.
— Но ведь я не видела самих карт. Я и рисовала-то не карты, а только передавала на обычной бумаге то, что видела на стенах.
Он медленно улыбнулся.
— Вещи не всегда неизменны, мадомазела. К тому же вы ведь не только себя изобразили на картах? На ваши картины попали и ваш брат и тетя?
Она покраснела.
— Я просто рисовала их на память о проведенном здесь времени.
— Быть может, — он склонил голову к плечу, — в этих картинах ваши истории останутся жить тогда, когда ваши уста уже не смогут рассказать их.
— Вы меня пугаете, мсье, — резко сказала Леони.
— Я не желал этого.
Леони помешкала, прежде чем задать вопрос, вертевшийся у нее на языке с тех пор, как она впервые услышала про карты Таро.