litbaza книги онлайнСовременная прозаМузыка любви - Анхела Бесерра

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 117
Перейти на страницу:

— Не волнуйтесь, инспектор, только что ушла.

Сестры симпатизировали ему и, хотя не понимали причины его визитов, считали, что какая-то польза от них есть наверняка.

— Новостей нет?

— Никаких.

Инспектор вдохнул аромат розы и положил ее на тумбочку.

— Жаль, что ты не можешь ее понюхать... Аврора, продавщица мне сказала, что эту привезли с родины твоей матери. И я ей верю. У нас розы нынче не пахнут. Им не дают, срезают, когда еще не успел родиться аромат.

Он придвинул стул к кровати:

— Сегодня я прочту тебе последнее письмо. На мой взгляд, самое красивое.

Моя маленькая воздушная фея,

Молчание — это больно.

С каждым часом все больнее, и сердце не выдерживает. Почему ты мне не отвечаешь? Хочется верить, это потому, что мои письма до тебя не доходят. Что их проглатывает проклятая война, что корабли, несущие тебе мои слова, терпят крушение посреди океана, что их испепеляет вражеский огонь... Хочется верить во что угодно, только не в то, что ты не желаешь отвечать.

Я потерял себя. И без тебя этой потери не вернуть. Почему любовь творит с нами все, что ей вздумается? Как можно обратиться в пепел, не прекращая гореть? Иногда я боюсь не выдержать. Одного твоего слова было бы довольно. Если бы ты только сказала мне: «Я не уехала, я с тобой».

Твое лицо преследует меня бессонными ночами, недосягаемое для моих ослепших глаз.

Чьею волей избран я быть рабом этой невозможной любви?

Все бы отдал, чтобы увидеть тебя снова.

Одиночество затягивает меня в болото. Я увяз в нем и тону. То ли не было у меня вовсе жизни до тебя, то ли она начала испаряться, едва я тебя встретил. По мне, так выходит, что жизнь и смерть — одно.

Я столько сонат сочинил, мечтая о дне, когда мы увидимся вновь. У меня внутри уже места для них не хватает. И все они до единой — твои.

Ты никогда не спрашивала, почему я зову тебя воздушной феей. Ты знаешь кого-нибудь, кому под силу жить без воздуха?

Ты еще носишь то колечко?

Ты еще веришь, что когда-нибудь мы снова будем вместе?

Скажи мне «да». Скажи, что все еще веришь: мы будем вместе до последнего вздоха. И после — тоже.

Жоан

— Скажи мне «да». Скажи, что все еще веришь: мы будем вместе до последнего вздоха. И после — тоже.

Шепотом, с закрытыми глазами, Ульяда повторил окончание письма и надолго замолчал. Потом снова заговорил:

— Аврора… вот мы почти и помирились. Я прочел тебе все письма, которые не имел права забирать из секретера твоей матери. Прости меня, я не хотел их украсть... Я все собирался тебе их вернуть, но прочел первое и уже не мог с ними расстаться. Я безнадежный романтик, тайком присваивающий чужие истории любви. А знаешь почему? Потому что своей никогда не было. Ни одна женщина меня не любила. Как бы счастлив я был, если б ты сумела полюбить меня, Аврора... Не беспокойся, я уже понял, что хотел слишком многого.

Инспектор вытащил фотографию, которую до сих пор хранил под стеклом на ночном столике.

— И вот еще принес, это тоже твое. Фотография твоей мамы и Жоана. Отпечатал с негатива, который тоже взял из секретера. Видишь, ее отреставрировали. В ателье подумали, что это мои родители. Я для тебя ее в рамку вставил. Сюда кладу, вместе с письмами. Аврора, спасибо, что разбудила во мне человека. Спасибо, что играла для меня на рояле. Что подарила мне иллюзию, будто я кому-то нужен. Когда проснешься, позвони мне. У меня есть для тебя еще кое-что, ради чего очень даже стоит вернуться к жизни.

В палате номер 330 медцентра Текнон раздался сигнал тревоги. Андреу перестал дышать. Забегали медсестры. На мониторах зеленая линия показывала остановку сердца. Борха, дежурящий у постели отца, побледнел и задрожал, но не отошел.

— СПАСИТЕ ЕГО!!! — надрывно закричал он. — Папа, тебе нельзя уходить! Нельзя...

Появились врачи, на ходу раздавая указания; ассистенты уже спешили в палату с реанимационным оборудованием и шприцами. По телу Андреу побежали электрические разряды, страшные удары в грудь — раз, два, три... Ничего. Тело вздрагивало и тут же опадало без признаков жизни. Наконец властный голос вынес приговор:

— Бесполезно.

— Не сдавайся! Папа, я люблю тебя!

Медицинский персонал уже убирал аппаратуру.

Лицо Андреу окаменело.

— Мертв, — сказал кто-то.

— НЕЕЕТ!!! ПАПА, НЕ БРОСАЙ МЕНЯ, НЕ БРОСАЙ НАС! АВРОРА ЖДЕТ ТЕБЯ... СКАЖИ СЕРДЦУ, ЧТОБ НЕ СМЕЛО ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ! ПАПА-ААА!!!

Ледяное дыхание смерти обдало присутствующих.

— Мои соболезнования, — сказал один из врачей. — Мы сделали все, что могли.

Внезапно, когда медсестра протянула руку, чтобы отсоединить трубки, от монитора донесся слабый сигнал. По мертвой зеленой линии пробежала робкая волна.

Годы шли, а Соледад Урданета все сидела за рукоделием и мечтала. С тех пор как она вернулась из Боготы, похоронив родителей и прочтя письма Жоана, ее ум беспрестанно строил гипотезы: допустим, она когда-нибудь встретит своего укротителя волн; допустим, он окажется свободен; допустим, он ее вспомнит; допустим, он еще жив. Среди всех этих «допустим» расцветала маргаритками вновь извлеченная на свет фата. Возобновив работу над ней, Соледад больше не прерывалась ни на день. Она не очень представляла, к чему сия бредовая затея приведет, но ей было в общем-то все равно.

Она вышивала, выпуская свою любовь в осязаемый мир, и юношеский задор опалял румянцем ее щеки, и уже не старушка Соледад сидела в кресле, но влюбленная девочка, оставившая сердце в Каннах. Каждый шелковый стежок ложился на кружево потерянной секундой, каждый цветок — минутой, каждый букетик — годом, прошедшим без Жоана. В этой фате воплотились все ее слезы, все неотданные поцелуи, все неразделенные ночи, все непрожитые дни — неудивительно, что вышивка как будто светилась изнутри. Соледад трудилась сутки напролет, но почему-то с каждым взмахом иголки до конца оставалось все больше, а не наоборот. Фата волнами застилала всю гостиную и коридор.

Прекратила она расти в день, когда Соледад решилась наконец отправиться на поиски Жоана.

В тот вечер, озаренный встречей, Жоан Дольгут и Соледад Урданета вышли из булочной «Солнечный колос» с теплым хлебом в руках — хлебом радости и надежды. Едва пришло узнавание, они оробели, словно влюбленные дети. Они забыли, как говорить друг с другом, в горле у обоих стоял ком из смеха, слез и обезумевшего сердца.

Закончилось бесконечное ожидание. Не было больше мертвых листьев и пытки вездесущим одиночеством. Исчезли утренние туманы растерянности, тревожные призрачные ночи, небытие лишенной смысла повседневности, страх смерти, рукопашные бои с памятью, уводящая в никуда дорога забвения.

1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 117
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?