Винтажными вещами принято считать «подержанную одежду с чувством истории, которую носят в ироничном или ностальгическом духе»[502]. В отличие от одежды в стиле ретро, который, по крайней мере, в Германии подразумевает массовое «коммерческое копирование стилей предыдущих десятилетий и новую одежду, сделанную так, чтобы напоминать внешний вид бывшей в употреблении одежды»[503], «винтажем» называют аутентичные предметы одежды, которые получили новую жизнь, стали «новыми вещами» в актуальном временном и стилевом контексте. Термин «винтаж» как более позитивный по отношению к терминам «ретро» («ретромания» как паталогическая форма зависимости) и «секонд-хенд» (старое платье из вторых рук) сделался популярным и покинул англо-американский контекст тогда, когда стал рекламным термином и поисковой категорией на интернет-аукционе eBay на рубеже XX – XXI веков.

Но сама мода на «ретро» и «винтаж» появилась раньше – в 1960–1970-х годах. Тогда дефицит одежды послевоенного времени был преодолен, и подержанной одеждой перестали пользоваться преимущественно из экономических соображений. Старая одежда превратилась в модный товар и антикварную одежду в «высоком стиле». Появились бутики «винтажного шика»[504], рекламировавшие альтернативный консюмеризм для молодежи из культурно привилегированных слоев.

Не будет преувеличением утверждение, что мода на винтаж, ориентированная на потребителей из среднего класса, стала одной из причин моды на блошиный рынок. Бум в развитии обеих «мод» совпал во времени. Блошиный рынок в Западной Европе и США в 1970-х годах (в ФРГ в 1980-х) стал местом паломничества молодежи, создававшей альтернативную моду из протеста против потребительских практик старшего поколения. В те годы киоски хиппи на блошиных рынках были не редкостью.

Второй бум моды на подержанную, историческую, антикварную одежду пришелся на 1990–2000-е годы в связи с появлением интернета и развитием интернет-аукционов. Тогда винтаж как явление дал блошиному рынку второе дыхание и превратил его в модное место отдыха, развлечения, коммуникации. Новый всплеск коллекционирования винтажной одежды – преимущественно в стиле мятежных 1960-х – содействовал новому расцвету блошиных рынков.

Впрочем, блошиный рынок стал местом встречи не только поклонников «винтажа». Он – притягательное место для коллекционеров обоего пола, приходящих сюда в поисках всякой всячины. Прежде чем представить свой взгляд на некоторые привлекательные объекты «охоты» на блошином рынке, коротко остановлюсь на феномене женского коллекционирования в целом.

ГЛАВА 3. КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ И ГЕНДЕР

…Коллекционирование как активная форма поведения связывается с миром мужских занятий.

Оксана Игнатьева[505] ,[506]

Женское коллекционирование

Вторая жена Федора Достоевского, Анна Григорьевна, была одной из первых российских филателисток. Импульсом к ее спонтанному решению заняться собирательством послужил разговор с супругом, во время которого Федор Михайлович поставил под принципиальное сомнение женское коллекционирование:

Возьми такую простую вещь – ну, что бы такое назвать? да хоть собирание почтовых марок (мы как раз проходили мимо магазина, в витрине которого красовалась целая коллекция). Если этим займется мужчина систематически, он будет собирать, хранить, и если не отдаст этому занятию слишком большого времени, и если и охладеет к собиранию, то все-таки не бросит его, а сохранит на долгое время, а может быть, и до конца своей жизни как воспоминание об увлечениях молодости. А женщина? Она загорится желанием собирать марки, купит роскошный альбом, надоест всем родным и знакомым, выпрашивая марки, затратит на покупку их массу денег, а затем желание в ней уляжется, роскошный альбом будет валяться на всех этажерках и в заключение будет выброшен, как надоевшая, никуда не годная вещь. Так и во всем, в пустом и серьезном – везде малая выдержка: сначала пламенное стремление и никогда – долгое и упорное напряжение сил для того, чтобы достигнуть прочных результатов намеченной цели[507].

Раззадоренная мнением мужа, Анна Достоевская затащила его в канцелярский магазин, купила альбом и полвека собирала марки. Неизвестно, отказался ли великий писатель от убеждения о неспособности женщин к коллекционированию, но в этом клише он был верен широко распространенному в XIX – ХX веках предубеждению против женского собирательства[508].

* * *

Описанная в третьей части коммуникация коллекционеров со старинными вещами и друг с другом, равно как и ее характеристика Жаном Бодрийяром в качестве «культурного империализма»[509], относится к миру мужского коллекционирования и сама является проявлением устойчивых и неотрефлексированных гендерных стереотипов.

Между тем известно, что женское собирательство не просто имело место в европейской истории коллекционирования, но и занимало в нем заметную нишу. Поскольку предрассудки о собирательстве как о «неженском занятии» создавали неблагоприятную конъюнктуру для активности женщин на этом поприще, у его истоков стояли собирательницы с мощным властным и экономическим ресурсом – представительницы правящих домов и придворной аристократии. Лишь постепенно, на протяжении XIX века, это хобби и его обслуживание «демократизировались», распространившись на дворянские имения, купеческие семьи и далее вширь социального ландшафта. Так, российские коллекционеры рубежа XIX – ХХ столетий – по понятным причинам чаще всего мужчины – упоминают среди азартных охотников за предметами своей страсти и «старушку, вооруженную лупой»[510], и «привлекательных шведок-продавщиц»[511] в магазине марок Эвальда Эйхенталя на Невском проспекте, и «солдаток или мещанок с посада, приторговывающих стариной»[512],[513] в провинциальном городе Центральной России.

Подобно тому как представления об особом «женском» поведении или специфических «женских» товарах участвуют в конструировании реальных практик, так и в области коллекционирования общественное мнение, включая мнение ученых, приписывает различия между мужчинами и женщинами. Они касаются трех характеристик собирательства: «гендерного смысла собирательской деятельности, гендерных объединений объектов собирательства и гендерного использования коллекций»[514]. Так, женщины могли заниматься собирательством в XVIII – XIX веках в рамках практики салонной культуры (а разве у мужчин на заре коллекционирования это было иначе?) или выступать в качестве помощницы мужа-коллекционера или хранительницы его коллекционного наследия. Среди объектов женского коллекционирования традиционно преобладали произведения «высокого» и декоративно-прикладного искусства и предметов «женского» быта и практически не встречаются объекты милитарии. Устойчив, как мы увидим ниже, и стереотип о большей, чем у мужчин, эмоциональной привязанности к вещам, об их «очеловечивании».

* * *

В 1979 году в популярном советском телесериале «Следствие ведут ЗнаТоКи» вышел четырнадцатый трехчасовой детектив «Подпасок с огурцом» (сценаристы Ольга и Александр Лавровы, режиссер Вячеслав Бровкин)[515]. Сюжет фильма построен вокруг антикварных предметов, которые становятся объектами преступных манипуляций – подделок, спекуляции, контрабанды. Значительная часть событий разворачивается в напоминающей музей квартире авторитетного коллекционера (и грязного дельца) Анатолия Кузьмича Боборыкина (Борис Тенин). Среди действующих лиц преобладают мужчины – солидные антиквары и бесчестные проходимцы, опытные сыщики и матерые преступники, раскаявшиеся мошенники и оборотистые спекулянты, ученые эксперты по предметам антиквариата и несведущие начинающие собиратели при деньгах. Причастными к собирательству, которое в фильме в целом преимущественно рассматривается как сфера чудачества и надувательства, оказывается и несколько женщин.

Наибольший интерес из них с точки зрения клише о женской специфике отношения к старым вещам представляет искусствовед Муза Анатольевна (Лилия Толмачева), дочь Боборыкина. Она изображена безусловным специалистом в области изобразительного искусства, но, одновременно, экзальтированной, наивной, не приспособленной к семейному быту дамой, фактически не догадывающейся о том, что в доме «нечисто». Впрочем, и профессионализм Музы в какой-то момент ставится авторами фильма под сомнение. Она не может понять, что серебряные предметы, созданные молодым ювелиром Кимом Фалеевым (Николай Караченцов) и стилизованные под изделия Карла Фаберже, являются фальшивкой. Ее слепота разочаровывает боготворившего ее Кима, который идет с повинной в милицию. В заключительной сцене Муза, раздавленная арестом отца и мужа, в ожидании конфискации коллекции картин бродит по сумеречным комнатам и разговаривает с изображенными на полотнах персонами, замогильным голосом сообщая каждой из них:

– И тебя заберут…

* * *

Почти одновременно, в 1980 году, на советские телеэкраны вышла очередная, уже третья экранизация повести Анатолия Рыбакова «Каникулы Кроша» (режиссер Григорий Аронов), написанной 15 годами раньше[516]. В советском четырехсерийном телевизионном фильме подросток Сергей Крашенинников оказывается втянут в таинственную историю поисков японской фигурки-нэцкэ XVIII века «Читающий мальчик». Как и в предыдущем фильме, энергичная деятельность искусствоведа и коллекционера Владимира Николаевича Лесникова (Веэн) в исполнении Владимира Корецкого и его «банды» подростков оборачивается надувательством, цинизмом