рынка наверняка льстил интерес профессора к его персоне и его товарам, и он этот интерес подогревал: все же профессор – редкая птица на барахолке. В Германии, где повседневная жизнь четко упорядоченна, представители разных социальных групп живут в довольно замкнутых средах и редко вступают в неформальные контакты с «чужаками». Я уверена, Манни был рад знакомству и с удовольствием общался с Игорем, но вряд ли смог бы сам себе ответить на вопрос, почему именно он, Манни, стал так важен для исследовательского проекта и что бы он мог открыть историку такого, чего не знает любой сосед-торговец на рынке. А такой вопрос у него, полагаю, возникал. Я благодарна Манни за дружеское расположение.

* * *

Отношение к нам других обитателей крытого павильона на нашем любимом блошином рынке тоже менялось. «Серебряных дел мастер» Бенно запомнился мне симпатичным, аккуратным, осторожным, эмоционально сдержанным, даже несколько депрессивным. Он был неизменно приветлив, особенно в последние годы знакомства, но предпочитал молчать и слушать. Его товары были роскошны: сменявшие друг друга на его прилавке наборы и разрозненные предметы столового серебра, коллекции украшений, пивных кружек и прочих раритетов XIX века производили сильное впечатление. Несмотря на все рассказы Бенно Игорю, я не очень верю, что все это великолепие было собрано на свалках и барахолках. Или моего воображения просто не хватает, чтобы представить себе масштабы материального благополучия в ФРГ 1960–1970-х годов и богатства предметной среды в Западной Германии, вопреки разрушениям и потерям в связи со Второй мировой войной.

Цены у Бенно были умеренные, но держался он за них крепко. Его товары говорили сами за себя, поэтому продавались легко. Бенно хорошо зарабатывал, но счастливым не выглядел.

Сухопарая, угловатая Ники, много рассказавшая Игорю о Манни, со строгими мужскими очками на худом лице и с низким прокуренным голосом при первом знакомстве показалась мне не очень женственной. Она выглядела напряженной и озабоченной, натянутой как струна. Она обычно сидела в стороне от своего отдела, содержимое которого теснилось очень густо. При осмотре ее прилавков и витрин все время разбирал страх, что сейчас от малейшего движения что-нибудь рухнет. Торговала она всяким барахлом, который сама со снисходительной усмешкой называла мусором.

Мы очень редко у нее что-нибудь покупали, но заходили на дню по несколько раз, завершая очередной круг по рынку, чтобы выпить кофейку, перекусить и заодно проверить, не проглядели ли мы что-нибудь интересненькое при предыдущем осмотре. Рассматривали мы все очень внимательно, неторопливо и цепко, и это требовало от продавцов терпения: Ники, которая часто сидела в уголке павильона рядом со своей секцией в компании Манни и итальянца Дино, вынуждена была подходить к нам и молча ждать, когда мы закончим осмотр. Эта троица наверняка с самого начала обратила внимание на поведение «русской пары»: мы появлялись регулярно, всегда были вместе, действовали дружно, рассматривали товары сосредоточенно, перебрасывались короткими фразами по-русски.

* * *

После того как Игорь подарил на 75-летие Манни свою книгу в присутствии Ники и Дино, отношение всех троих к нему стало меняться: подтвердилось, что он настоящий профессор и автор толстой книги. Эмоциональное потрясение, которое вскоре пережил Игорь из-за смерти Манни, принципиально изменило настрой Ники касательно нас обоих. Со временем она делалась все более эмоционально теплой и открытой. Она стала, например, как близких, обнимать нас при встрече. Я часто оставляла Игоря с Ники за ее столиком у масляного обогревателя, чтобы прогуляться по блошиному рынку, и издалека видела, как Ники что-то увлеченно рассказывает Игорю. Она, как мы со временем узнали, много лет ухаживала за неизлечимо больным мужем. Ники оказалась очень сильной женщиной. Жизнь устроила ей тяжелый экзамен на прочность.

Когда мы покидали Мюнхен, Ники попросила нас взять что-нибудь на память. Я выбрала себе часики 1970-х годов в виде металлической брошки с держащим циферблат клоуном. Теперь они напоминают мне о Ники и мюнхенском блошином рынке.

Изящный итальянец Дино был невысокий мужчина с филигранной прической с проседью и с внимательным, пристальным взглядом из-за роговых очков. Он был одет совсем не так, как одеваются торговцы на блошином рынке, чтобы пересидеть часы в неотапливаемом помещении. На нем было элегантное пальто с кашне, изящно заправленным под воротник. Он прохаживался по проходу между отделами с товарами. Чего только в его отсеках не было – посуда, лампы, столовые приборы, картины, часы, шкатулки, сувениры, украшения, бытовая мелочь от ложек для обуви до рулеток. В отношении его ассортимента гендерная классификация товаров от Себастьяна Мюнца не годилась. Цены он держал неоправданно высокие, и мы ни разу не видели клиентов, покидающих его с покупками.

В последний раз я видела Дино за несколько месяцев до его смерти. Мы случайно столкнулись в метро, и, если бы не подсказка Игоря, я не узнала бы его. Он был в светлой куртке, которая еще более подчеркивала, как сильно он поседел за три года с нашей первой встречи. Выглядел он каким-то потерянным. Где-то в те же дни, незадолго до моего отъезда из Мюнхена, Дино неожиданно подарил мне декоративную латунную обувную ложечку с черненой гравировкой и крошечной дамской туфелькой на цепочке. Кто бы мог подумать, что это станет его прощальным подарком…

Есть вещи, которые рассказывают о людях больше и красноречивее, чем они сами догадываются. В противоположном от бокса Ники конце павильона, напротив кафе, местные завсегдатаи организовали место памяти – выставили фотографии умерших коллег. Раньше мне казалось, что уровень солидарности и идентификации себя с блошиным рынком у его постоянных посетителей гораздо ниже. Создание места памяти поколебало мою уверенность. Кажется, ощущение себя членом некоего коллектива здесь все-таки присутствует.

Обитателей павильона – Манни, Бенно, Ники и Дино – я не назвала бы счастливыми, хотя Манни и Бенно материально были вполне успешны, у Бенно и Ники есть семья и дети, а Дино жил в кругу многочисленной родни. Впрочем, я принадлежу к совершенно другому обществу и другой культуре, и оценить уровень материальной стабильности и социальной интегрированности этих людей мне трудно. Я даже не вполне уверена, что концентрация одиночества, неудавшихся судеб и разочарований под крышей павильона и в целом на блошином рынке выше, чем за их пределами.

* * *

Каждый раз, когда я мысленно перечисляю наших знакомых с мюнхенского блошиного рынка, меня удивляет, как много людей мы узнали за несколько лет и какие они разные. Вот супружеская пара Альма и Густав. Его я почти не знаю, он всегда молчит и улыбается. А она – настоящая бизнес-леди, крепко стоящая на ногах и уверенно управляющая делом. Она назначает на товары высокие цены, и мы покупаем у нее очень редко. Но она хорошо относится к Игорю, приветливо и с удовольствием общается. Правда, и ей непонятно, что здесь делает этот странный профессор. Почему он не вкладывает деньги в ценные товары? Почему его даже приходится наставлять, чтобы он не покупал «хлам», то есть вещи, которые нельзя выгодно продать?

Вот Магда, посещавшая лекции Игоря в университете. Она была когда-то настоящей красавицей, и даже сейчас, в преклонном возрасте остается яркой, интересной, лучащейся, эмоционально не высохшей. Она охотно общается, и мы останавливаемся у ее складного стола и стойки с небольшим набором брендовых вещей дольше, чем хотелось бы, когда вокруг кипит торговля и манят притаившиеся, быть может, на соседнем прилавке «сокровища». У Магды дар художника, она много и страстно фотографирует, и фото, которые она время от времени шлет нам, каждый раз поражают неожиданной красотой и фантазией автора.

В центре рынка, на самом престижном месте, каким-то образом прижился трейлер толстого кудрявого старьевщика в ярком свитере и шарфе. Он издалека приветствует нас, подзывает, коротко спрашивает, как дела. Он ведет себя напористо и хамовато. Но он – человек на своем месте, органичная принадлежность блошиного рынка, и, если бы его здесь не было, мы бы очень удивились.

Некоторые обитатели блошиного рынка выделялись карнавальной экстравагантной внешностью и запомнились, хотя мы не были с ними знакомы и даже ни разу не заговорили. Вот меняющий наряды женоподобно изящный, улыбчивый маленький торговец-китаец в шляпке-канотье и одном из бесчисленных костюмов-троек немыслимо ярких