Она посмотрела на часы над камином. Прошел час с тех пор, как Барри Грин позвонил, прося ее не действовать опрометчиво — она заявила об уходе из телешоу «Пятый Север» — и говоря, что хотел бы поговорить об этом. Поэтому она пригласила его сюда, в свою дорогую лачугу на политом дождем шоссе Тихоокеанского побережья.

А затем она услышала звонок в дверь.

Он припарковал свой «порш» рядом с ее «феррари» и стоял в легком апрельском тумане с пакетами в руках. Он заехал в «Висент Фудз», взял там стейк, французский хлеб и бутылку шампанского; и когда Линда увидела продукты, в то время как он раскладывал их на столе в ее крошечной кухне, она поняла, почему он действительно приехал сегодня вечером и почему она действительно пригласила его.

Дискуссия относительно телешоу заняла пять минут: он убедил ее остаться.

— Я сформулирую закон, — пообещал ей Барри, когда они сидели у огня в ее гостиной, наблюдая, как капли дождя сильно барабанят по веранде. — Я скажу ему, что он должен делать в точности то, что ты говоришь. Человек может быть таким тупицей.

Затем они перешли к светской беседе; Барри постоянно наполнял их бокалы.

Линда пыталась расслабиться, заставляла себя улыбаться, слушать и смеяться время от времени. И она позволила шампанскому выполнить за нее часть работы. В конце концов она решила, сбросив туфли и скрестив под собой ноги, Барри Грин — привлекательный мужчина. И он вел себя естественно, несмотря на свою власть. Он никогда не хвастался, не кичился и не высказывался высокомерно об этом; Барри пользовался своей властью спокойно. Линда находила это привлекательным.

Он также был забавным.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе о своем кузене Эйбе? — спросил он, когда шампанское закончилось и он вернулся с кухни с бутылкой вина Линды. Он присоединился к ней на диване и снова наполнил их бокалы. — Эйб ехал на поезде «Амтрак» через всю страну, у него было место в пульмановском вагоне. Однажды ночью он пытался заснуть на верхней полке и все время слышал, как женщина на нижней полке постоянно говорит: «О, как хочется пить, пить». И из-за нее Эйб не мог заснуть. Поэтому он спустился вниз по лестнице, прошел в конец вагона к резервуару питьевой воды, наполнил бумажный стаканчик, пришел с ним обратно и сунул его между занавесками нижней полки. Затем он поднялся наверх, улегся поудобнее и только собрался спать, когда снизу послышался голос: «О, как же хотелось пить, пить».

Линда смеялась и пила вино. Она заметила, что больше не хочет есть; стейку предстояло отправиться в морозилку.

— Да, — сказал Барри мягко, осматриваясь вокруг. — Хорошенькое местечко у тебя здесь. Готов держать пари, ты заплатила за него кругленькую сумму.

— Примерно так. Я чувствую, что мне повезло заполучить его.

— Ты можешь просить за него миллион, и его купят прежде, чем ты успеешь повесить табличку «Продается».

— Утес медленно разрушается. Никого это, похоже, не заботит. Однажды все дома, расположенные здесь, поплывут к Гавайям.

— Ты была когда-нибудь на Гавайях?

— Я проходила там интернатуру в больнице «Грейт Виктория» в Гонолулу.

— Что же заставило тебя решиться стать хирургом?

Видения начали сменяться одно за другим перед внутренним взором Линды — операционные и хирурги, болезненность пересаженных участков кожи и эксперты, пытающиеся восстановить ее после несчастного случая, когда она была ребенком.

— Я думаю, хотела доказать, что могу делать это. Мне так кажется. Моя лучшая подруга — педиатр. Она хотела быть патологом, но уступила давлению семьи и увещеваниям преподавателей медицины. Студентам женского пола, изучающим медицину, настоятельно рекомендуют осваивать так называемые «женские» специализации — гинекология, дерматология, семейный врач.

— В наше время?

Она засмеялась.

— В наше время. Женщины-врачи все еще испытывают на себе сильное давление, несмотря на рост сознания за прошедшие два десятилетия.

— Я помню, как-то моему сыну нужно было пойти к физиотерапевту в летнем лагере. Ему было двенадцать, и когда он обнаружил, что доктор был женщиной, то отказался идти. Моя жена сказала ему, что ей и его сестрам приходится ходить к докторам-мужчинам в течение многих лет, не имея права жаловаться, теперь пришла очередь парней. — Барри хихикнул. — Он пошел, но ему это не понравилось.

— Я не знала, что ты женат.

— Я не женат. Мы развелись десять лет назад.

— Я тоже разведена.

— Что случилось?

— У нас ничего не получилось.

Они замолчали. Линда смотрела на огонь в камине, в то время как Барри не сводил глаз с нее.

— Я не могу поверить, что ты одинока, — сказал он мягко. — Такая красивая женщина, как ты.

Она обернулась и посмотрела на него. Ей нравилось, как отблески пламени играют на его лице.

— Сейчас я не одна, не так ли?

Он протянул руку и коснулся ее.

— Нет. Ты не одна.

Линда улыбнулась. Она чувствовала тепло и заботу. Дождь так сильно барабанил по крыше, что это звучание походило на глухой рев. Океан вспенивался, заставляя ее дом дрожать. Мир снаружи был холодным и враждебным, но гостиная Линды была уютной, безопасной и заполненной золотым жаром.

Барри придвинулся поближе. Когда он начал целовать ее, это не было поспешно или сексуально, но медленно, нежно, как будто это было все, что он хотел сделать. Но, конечно, это было не все. Вскоре его рука оказалась под ее блузкой; ее руки обвили его шею. Она чувствовала, что все хорошо и правильно; она действительно хотела его.

— Давай пойдем в спальню, — прошептал он.

Приходящая служанка Линды разобрала постель для сна, она всегда так делала, когда доктор Маркус приходила домой после наступления темноты. Так что все выглядело так, будто Линда ожидала этого. Барри почувствовал возбуждение. Его поцелуи стали настойчивыми. Его руки двигались быстро и целенаправленно.

— Подожди, — сказала Линда. Она встала с кровати и выключила верхний свет.

Он подошел к ней сзади, его руки скользнули к ее груди, и он поцеловал ее в шею. Она чувствовала, что начала напрягаться, отстранилась и пошла к раздвижной стеклянной двери, чтобы опустить занавеси и закрыть свет, струящийся от фонаря на веранде. Спальня погрузилась в темноту. Она позволила Барри обнять себя, поцеловала его и прижалась к нему.

А затем они поспешно раздевались.

Но, когда ее слаксы оказались на полу и она осталась в одних трусиках, Линда поняла, что свет из ванной все еще слегка освещает спальню. Она отошла от Барри и закрыла дверь. Теперь они были в полной темноте, и Барри не мог найти ее.

— Эй, — сказал он мягко. — Нам нужно немного света.

— Мне так больше нравится, — сказала она, ложась на кровать. Теперь она смогла снять трусики, теперь, когда он не мог видеть ее, теперь, когда она была в полной безопасности. Это был единственный способ, при котором она могла заниматься любовью, — полная темнота. Это было то, к чему Линда привыкла. Она знала свою спальню наизусть. Она знала, где все стоит — кровать, кресло, тумбочка с телевизором.