согласно Хрущеву, за положением на фронте не по карте, а по глобусу …), «вопреки здравому смыслу … отверг наше предложение и издал приказ о продолжении операции по окружению Харькова, несмотря на то, что к этому времени многие сосредоточения наших войск сами находились под угрозой окружения и уничтожения».

Действительно, 17 мая сильная группа из 1-ой немецкой танковой армии генерала Клейста начала стремительное наступление от Славянска вверх по Донцу в направлении Изюма. Создалась угроза окружения 6-ой, 9-ой и 57-ой советских армий, находившихся на правом берегу реки Донец.

Положение советского командования, связанного партийным руководством, было поистине трагичным. Не только командующие армиями и штаб фронта, но и главный штаб прекрасно понимали положение, предлагали выход из него, но ничего не могли сделать. Отвечая на новые просьбы штаба фронта, Василевский, будущий маршал, тогда исполнявший обязанности начальника главного штаба, заявил, согласно Хрущеву, по телефону, «… что он, Василевский, отказывается говорить еще раз по этому поводу со Сталиным, так как последний не хочет никаких споров по поводу этой операции».

Пытаясь свалить всю вину на Сталина, Хрущев невольно рисует типичную картину партийного руководства военными операциями, повторявшуюся бесконечное количество раз на различных уровнях партийной иерархии:

«После моего разговора с Василевским — продолжал Хрущев — я позвонил Сталину на его дачу. Однако Сталин не ответил на звонок и к телефону подошел Маленков. Я сказал товарищу Маленкову, что я звоню с фронта и хотел бы поговорить со Сталиным лично. Сталин сообщил мне через Маленкова, что я должен говорить с Маленковым. Я заявил вторично, что я хочу сообщить лично Сталину об опасном положении, создавшемся для нас на фронте. Однако Сталин не счел нужным поднять трубку и снова заявил, что мне следует разговаривать с ним через Маленкова, хотя в то время он находился в нескольких шагах от телефона.

После того, как Сталин „выслушал“ таким образом нашу просьбу, он сказал: „оставить все так, как есть!“».

Эти отношения между партийным главой и членом Политбюро ЦК и членом Военного совета Юго-Западного фронта Хрущевым, не осмелившимся взять на себя ответственность за проведение правильного решения военного командования, рисует в достаточной степени, в каком трудном положении было военное командование, ибо хорошо известно, что многочисленные вершители судеб сотен тысяч солдат и офицеров, начиная с высших комиссаров армии, как Мехлис (накануне Харьковской операции бездарно погубивший высаженную в Керчи сильную десантную армию в составе 17 дивизий), Булганин, Жданов (в Ленинграде и на Волхове) и другие, относились в своих масштабах к армии точно так же, как их вождь и учитель Сталин в приведенном выше примере.

Это не помешало последнему сделать, по словам Хрущева, среди других подобных же следующую вставку в свою «Краткую биографию», вышедшую в 1949 году:

«С гениальной проницательностью разгадывал товарищ Сталин планы врага и отражал их. В сражениях, в которых товарищ Сталин руководил советскими войсками, воплощены выдающиеся образцы военного оперативного искусства».

В результате партийного контроля и руководства военными операциями к югу от Харькова между 17 и 25 мая 1942 года произошла катастрофа. На глазах у маршала Тимошенко и его штаба 6-ая, 9-ая и 57-ая советские армии были окружены и, несмотря на героические попытки прорваться обратно за Северный Донец, почти полностью погибли. По немецким данным было взято в плен 240 тысяч человек, уничтожены или захвачены тысячи орудий и танков[489]. Опровергая ранее опубликованные советские данные (Совинформбюро и БСЭ), Хрущев на XX съезде сообщил о потерях во время этой катастрофы в «сотни тысяч наших солдат».

Погиб при попытке прорыва и командующий 6-ой армией генерал Городянский; застрелился в окружении командующий 57-ой армией генерал Подлас, незадолго перед этим выпущенный вместе с генералом Рокоссовским из концлагеря («замечательный командир, погибший на фронте», — говорит о нем Хрущев, побоявшийся взять на себя ответственность за решение Тимошенко и тем самым непосредственно лично виновный в гибели генерала Подласа, как и сотен тысяч других офицеров и солдат), погибли лучшие силы ЮгоЗападного фронта, создав тем самым предпосылки для успеха немецкого наступления на Сталинград и Кавказ.

Партийное решение в этой операции объективно сослужило большую службу немцам и, как говорит один из немецких историков К. Рикер, не только «завело русские силы в ловушку», но и «оказало немецкому руководству ярко выраженную, любезную услугу»[490].

Не командование армией, доказавшее свое полководческое искусство и способности при первой возможности проявить инициативу, а тупое упрямство неспособного руководить военными операциями партийного руководства было причиной многих поражений и катастроф, понесенных армией в 1941–1942 годах.

С неменьшим упрямством и с неменьшей бесстыдной назойливостью партийное руководство, в лице «генералиссимуса» Сталина, «маршалов» Булганина и Ворошилова, «генерал-полковника» Жданова, а в последнее время и «генерал-лейтенанта» Хрущева, приписывало себе и партии завоеванные вопреки этому руководству народом и армией победы. Несмотря на речь о «культе личности», частично разоблачившую ложь о «полководческом искусстве тов. Сталина», Хрущев и окружающее его ныне партийное руководство не забывают заповеди Троцкого о том, что «партия всегда права», — они по-прежнему жестоко преследуют всех тех, кто поднимал голос за восстановление правды о событиях последней войны.

Роль партийного руководства сводилась, главным образом, к тупому навязыванию армии необходимости удерживать любые позиции «во что бы то ни стало», а также к лобовым атакам противника.

В этом отношении руководство Сталина в начале войны ставило армию в положение чрезвычайно похожее на то, которое создал у себя Гитлер в конце войны, когда он лично непрестанно вмешивался в оперативные решения. Те же нелепые приказы удерживать до последнего свои позиции, неизбежно приводившие войска в окружение, то же глубокое недоверие к командующим на местах генералам, до абсурда ограничивавшее их инициативу и делавшие невозможным проведение решения, требуемого обстановкой на месте.

Говоря о переломе на рубеже 1942–1943 годов, бывший немецкий начальник генерального штаба генерал Гальдер писал: «Исторически не лишено прелести, если проследить, как на русской стороне руководство, потерпевшее с принципом упрямой обороны крушение в 1941 году, развило в себе искусство подвижного оперативного руководства и под командованием отдельных маршалов проводило операции, заслуживающие по немецким масштабам высшего признания, в то время как на немецкой стороне под влиянием „полководца“ Гитлера оперативное искусство отмирает и превращается в конечном итоге в обреченную на неудачу тупую оборону»[491].

Признание генерала Гальдера (что может быть выше комплимента, чем признание «по немецким масштабам» в устах немецкого начальника штаба) не объясняет все же главной причины несомненно произошедшей метаморфозы. Причиной этой было, прежде всего, коренное изменение настроений народа и армии после того, как раскрылись гитлеровские цели.

Надо