и нематематические предметы (гражданская оборона, СЭД, о чем ниже, программирование, английский, механика, квантовая механика, теория поля, статфизика, военная подготовка).

Количество экзаменов в сессию на 3 младших курсах было — три или четыре (был один взбрык с 5-ю экзаменами). Т. е. список читаемых математических курсов был невелик.

На первом (и очень редко на втором) курсе в течение семестра были напоминания, что надо учиться, в виде коллоквиумов и контрольных. Но вообще-то коллоквиум давал возможность ознакомиться с частью курса, а особых мер к не сдавшим не было. А вот зачеты на первых курсах принимались жестко. Они не были объемистыми, но их надо было сдавать, а не спихивать (во всяком случае, в пределах зачетной сессии). Про экзамены — не знаю, по-моему они тоже сдавались.

В 1980-81 гг. усилилась борьба за успеваемость, и картина начала размываться, но я уже тогда студентом не был. Может у меня ошибка памяти, но у нас люди не сдавали до мая зимнюю сессию.

На первом курсе учебная часть делала вид, что борется за посещение лекций, и устраивала переклички. Студенты делали вид, что боялись, и обычно находился кричавший за отсутствовавшего. Соответственно перекликавший делал вид, что этого не замечает. Если по аудитории пускались списки присутствующих, то каждый отсутствовавший, как легко догадаться, оказывался там в нескольких экземплярах (сомневаюсь, что эти списки кто-либо обрабатывал). А вот не сдавших анализы к сессии не допускали! У меня как-то анализ потерялся, я сдал сессию досрочно, а потом оказалось, что не допущен.

Еще раз. Система обладала определенной жесткостью поведения. По каким-то очень немногим сюжетам по отношению к студенту применялась прямая дрессировка (скажем, при прохождении дифференцирования — очень жесткая). Очень жесткими могли быть и зачеты (это зависело от вкусов принимающего). Например, тебе дают 5 задач. Сделал четыре — зачет, нет — приходишь назавтра решать 5 задач и

Если ты предмет понимаешь — пришел на зачет и за один раз или два раза сдал. А во всем прочем никому до тебя дела нет. Учебная часть вызывала дрючить отстающих, но прочими она не интересовалась, стиль обучения под отстающих не подделывался.

Я подчеркиваю сдержанность официальных рамок, но надо помнить, что мехмат того времени как образовательное учреждение на голову превосходил любое другое учреждение того же профиля во всем мире. И дело отнюдь не только в умеренности (это может кто угодно), а еще в не формализуемой разумности. На мой взгляд, исключительно разумно и взвешенно были составлены учебные планы. Человеку обстоятельно рассказывался набор фундаментальных сюжетов, а дальше ему оставлялась возможность для самостоятельного развития, если он того хотел.

Пять лет обучения при наличном составе студентов вполне позволяли раздуть курсы и "дать" раза в полтора-два больше. Но такой цели не ставилось.

Пока человеку не приходится самому думать про программный пасьянс и пытаться провести его в жизнь, он вряд ли может понять, насколько это непросто. Здесь же было удачное глобальное решение (хотя и не без локальных ляпов).

Для меня так и осталось загадкой, чья сильная и разумная воля стояла за этим пасьянсом. Ефимов? Шилов? Петровский?

Утверждать, что все курсы хорошо читались, не буду. Но за это уже те, вышедшие к тому времени из игры люди, ответственности нести не могли.

ВЕЧЕРНЯЯ ЖИЗНЬ

Она происходила с понедельника по пятницу, и на нее отводились три пары, последняя по расписанию кончалась в 9 вечера (но продолжать дольше не возбранялось, выгонять со шваброй в руках начинали лишь после десяти). Это были спецкурсы и спецсеминары, собирали они не только студентов и аспирантов мехмата, но и ребят из многих других ВУЗов, а также многочисленных тогда математических людей со всей Москвы. Руководители семинаров тоже не всегда были с мехмата.

Молодой человек имел возможность ходить туда-сюда, слушать начальные куски курсов, пробовать, ошибаться, искать.

В принципе студент под надзором руководителя должен был написать бумагу, где он обязывал себя прослушать такие-то и такие-то курсы. Реально эта бумага ни к чему не обязывала, а лишь служила напоминанием, о том, чтобы человек не очень уж валял дурака.

Еще надо было за время обучения сдать сколько-то семестров спецкурсов и спецсеминаров. В принципе, среди спецкурсов бывала и полная туфта, час готовишься, идешь — сдаешь. Общественности это было хорошо известно, и такие экзамены пользовались широкой популярностью (сам сдавал). Вообще же спецкурсы сдавались неформально, тебе предлагают на дом набор задач, хочешь чему научиться — решаешь, хочешь отвязаться — идешь и спрашиваешь решение, у кого надо. Я сам исполнял последнюю функцию в отношении нескольких известных лекторов. Так что все их слушатели задачи очень даже хорошо решали.

Я к тому, что административная составляющая вечерней жизни сводилась к напоминаниям. Ну, может, некоторые научные руководители боролись за посещение

их собственных семинаров их же собственными учениками. Это уже были их трудности. Половины студентов вечерняя жизнь почти не касалась.

Ну а в вечерних аудиториях и коридорах кипела жизнь и делалась математика.

В общем, здесь еще был воздух понедельника, который начинался с субботы.

ЖИЗНЬ ПОТУСТОРОННЯЯ. ТЕНИ ПРОШЛОГО И ПРИЗРАКИ БУДУЩЕГО

Теперь же естественно перейти к "Сказке о тройке".

Социально-экономические дисциплины (СЭД)

Их было много: история КПСС, марксистско-ленинская философия, политэкономия, две "научных" дисциплины: научный атеизм и научный коммунизм, а еще две марксистско-ленинских: этика и эстетика. Последние две были пустой формальностью, а вот о первых пяти этого никак не скажешь.

Попытка вспомнить, как все же выглядела «История КПСС», производит освежающее впечатление. Когда семинарист обращался к аудитории с вопросом (или иными способами давал сигнал), каждый присутствовавший должен был опередить всех остальных в своем рвении отвечать. Но при воодушевленном ответе будь точен: шаг вперед — перегиб, шаг назад — не раскрыта сущность, шаг в сторону — ты заблуждающийся, а то и хуже. А если не успеваешь опередить остальных — тоже редиска, хуже всех прочих. В общем, живая, свободная, творческая, непринужденная атмосфера. Плохо ли было быть редиской, я обсужу ниже.

При ответе на экзамене надо было говорить не только в соответствии с учебником, но еще и быстро, гладко, с чувством убежденности. Я, сколько ни принимал экзаменов по математике, а с выражением ли и с сознанием ли важности формулировалась теорема Гаусса-Остроградского, меня никогда не интересовало. Я даже не имел ничего против, если она произносилась "с выражениями", лишь бы они были цензурными.

А тут на экзамене я как-то недостаточно уверенно сказал, что кулак — мелкая буржуазия, на что услышал сопровождаемую ударом кулака по столу речь лектора, которую я