запомнил слово в слово: "Мелкая буржуазия — это бедняк! Середняк — это средняя буржуазия! А кулак — это крупная деревенская буржуазия!!!" (т. е., вроде Березовского, только в каждой деревне по пять особей). Мои слова соответствовали букве учебника, но зато кулак лектора опустился на стол, когда произносилось слово "деревенская", и это соответствовало духу "линии партии".

Справедливости ради, надо сказать, что описанная мною радужная картина соответствовала курсу "История КПСС", авторов которого никто и никогда не обвинял в исканиях истины. Скажем, пресловутая "марксистско-ленинская философия" на большую часть состояла из обсуждения немарксистских воззрений. Все домарксовские философы были предшественниками и предтечами Маркса, и имели полное право заблуждаться. Их сочинения издавались и были доступны (одни в большей степени, другие — в меньшей, некоторые в малой), нас даже заставляли их читать и делать по ним доклады. И вообще, взгляды Аристотеля или Спинозы могли обсуждаться вполне свободно. До сих пор не вижу в этом ничего плохого. Чтение (но конечно не "конспектирование") лично Маркса тоже не было вполне бессмысленным времяпровождением — все же был великий мыслитель и великий религиозный деятель, и его значение до сих пор не может трезво обсуждаться. Скажем, современный либерализм генетически зависит от марксизма и во многом является его творческой переработкой. Но, конечно, новая религия не может признать родство с предшествующей, которая для нее — главный враг.

А вот все философы после Маркса подлежали самой суровой критике, причем ничего, кроме этой критики о них известно не было, и не было никакой возможности чего-либо узнать. Но, в общем, читался некий курс по истории человеческой мысли и по положению марксизма в ней, и похабщиной я его считать не склонен (это был все-таки Московский Университет). Я также не уверен, что марксистские учебники были более похабны, чем либеральные.

Но в целом все эти курсы отнимали время (в том числе на конспектирование "классиков") и портили настроение. Вопрос в том, насколько они были опасны. Четверка влекла невыдачу повышенной стипендии (50 руб. вместо 40). Это не самое страшное. Тройка на экзамене могла очень даже аукнуться через 4 года при комсомольской "рекомендации в аспирантуру". Но тот описанный выше лектор, который наносил удар дубовому столу, должен был хорошо всех и, в том числе, меня обучить, а потому лимиты на тройки у него были очень маленькими. У нашего семинариста лимиты были еще ниже, поэтому я не понимаю, был ли я в несколько рискованном положении.

Мне еще раз хотели влепить тройку по той же науке непосредственно на экзамене в аспирантуру, за то, что я то ли недостаточно, то ли превратно раскрыл истинную сущность председателя Мао (в чем именно состоял мой грех, я так и не узнал, во всяком случае, любви к этому герою в моем голосе оказаться не могло). Экзамен принимала комиссия, включавшая представителя кафедры, и он не допустил. Но вообще тройка на экзамене — положительная отметка, так что, скорее всего, я в аспирантуру бы прошел.

Комсомольцы, которым все по пояс

Комсомольцем тогда был почти любой человек в возрасте с 14–15 до 28 лет. Наряду с такими комсомольцами, были еще собственно «комсомольцы», которые этой самой комсомольской деятельностью занимались.

В принципе определенное поле для общественной деятельности существовало. Например, какая-то деятельность в общежитии, математические кружки для школьников, сезонная уборка околоуниверситетской территории. Но те же кружки существовали как-то сбоку от комсомола, в принципе как «общественная работа» самого низшего пошиба это могло сойти. Комсомольские субботники же не имели своей целью выполнение какой-то работы, наоборот наличие работы было поводом для организации субботника.

А Комсомол занимался кипучей и бурной деятельностью. Объяснять в чем она состояла можно пространно и коротко. Совсем коротко — ни в чем. Чуть подробнее — мешать людям жить. Пространно — описывать долго, и здесь не место. Буря нарастала на глазах. 1979 год был кипучее 1975, а 1982 превосходил 1979.

Простой человек должен был участвовать в разных массовых мероприятиях, а также соучаствовать в кипучей деятельности. Для этого нужны были кнуто-пряники. Комсомол (и стоящий за ним партком) имел фактическое право вето при поступлении человека в аспирантуру сразу после мехмата. И им пользовался. Кажется, такое было только на мехмате. Правда, через 2 года недостойный человек уже мог поступать без этих рогаток. Комсомол же фактически имел право рекомендации в аспирантуру. Научный руководитель мог уклониться. Тогда находили другого руководителя.

Человек, желавший в аспирантуру, должен был комсомольски работать. Все, кого это интересовало, и на ком не было «сглаза», озабочивались, и начинали на 4-ом курсе искать «общественную работу». Но ужасно это не было, потому что за пределами комсомольской квоты на особо недостойных и особо достойных, поступление в аспирантуру шло вне комсомольской линии.

Точнее, было нечто более ужасное.

Комсомол сам по себе был образовательной структурой. На искусственно изобретаемых полигонах Партия готовила себе «достойную смену». Людей для этой «смены» тщательно отбирали, обучали и давали им возможности набраться «практического опыта». Был и «образовательный ценз» — возможностей для карьеры помимо комсомольской молодости не было (это было брежневское нововведение). На меня — наблюдателя 1980 г. — это производило странное впечатление. Во-первых, отбор и воспитание проводилось по предпочтительному признаку «не верить ни в Бога, ни в Маркса, ни в черта».

Во-вторых, эти люди, имея «организационные способности», обладали замечательной в своем роде неспособностью ни к какой положительной деятельности. По этой второй причине «комсомольцы» представлялись мне людьми потенциально неопасными. Казалось, что любая государственная и общественная система не может обойтись без людей, способных делать дело. То, что грянет 1991 год, и государство и общество придут в соответствие с наличными людьми, мне тогда в голову не приходило.

Теперь взгляд из 2005 года. Как сейчас бы сказали, в комсомоле тщательно отбиралась и воспитывалась «элита нации» (в значительной степени так и получилось). Я бы также сказал, что комсомол был аналогом "business schools" и началом «гуманитарного образования» в России в современном смысле этого слова (см. выше).

Сейчас у меня нет опыта общения с миром такого образования, поэтому я лишь задаю вопрос о сравнении технологий. В обоих случаях обучение боевым навыкам предшествует практической деятельности. В случае комсомола был упомянутый выше образовательный ценз, сейчас его, слава Богу, нет. С другой стороны, воспитание комсомольского бойца шло без отрыва от собственно профессионального обучения (и тех, кто был в этом плане совсем тупицами, не привечали), в то время как сейчас учат абстрактных «менеджеров». С кругозором абстрактных менеджеров.

С другой стороны, сейчас нет искусственного полигона, и тех «статистов» на