Но приятели по поводу этой мелочи особенно не волновались и правильно делали, главное, что все были вместе.

Изостудия располагалась на втором этаже местного Дома культуры в небольшой, но светлой комнате и руководил ею известный местный художник Эдуард Кириллович. Он работал оформителем на местном комбинате, писал рекламные афиши для кинотеатра и футбольных матчей, но в то же самое время много работал для себя как живописец. Надо сказать, дорогой читатель, что делал он это великолепно, поскольку в дополнение к несомненному таланту, в своё время получил ещё и серьёзное столичное образование по живописи.

Изостудия была оформлена им лично, сообразно своему назначению и тому времени.

Посреди комнаты стояли мольберты, стулья и широкий стол с гипсовыми: шаром, кубом, пирамидой, цилиндром и конусом. Здесь же в декоративной плетёной вазочке и рядом с ней лежали восковые муляжи яблок и груш, а на край стола с высокого шкафа красиво и небрежно ниспадала собранная в складки тяжёлая светло-серая ткань, отбрасывающая на стену выразительную тень. По стенам же были развешаны и разнообразные другие гипсовые предметы: виньетки, дубовая ветвь и виноградная гроздь с листьями. Здесь же находились гипсовые: маска Давида и женская головка. В углу около окна на белой подставке располагалась безрукая и обезглавленная Венера, а рядом с ней, на невысоком деревянном резном столике – гипсовая «давидова ступня».

Ватманской бумаги и карандашей имелось в шкафу сколько угодно, эрудиция Эдуарда Кирилловича была безгранична, а рассказы его о живописи, о художниках, об искусстве и, вообще, о мире и о человеке в этом мире не прерывались ни на минуту.

Кроме занятий в помещении изостудии, через несколько месяцев, они стали выходить на этюды. Настоящий большой этюдник на трёх блестящих выдвижных ножках был только у их учителя. Петьке небольшой этюдник купили в областном центре, а Юрке его сделал отец, но выглядел он как настоящий. В нём было всё, что полагается: отделения для тюбиков с масляной краской, отделение для кистей и места для бутылочек с маслом, растворителем и для тряпок. Накрывала всё это хозяйство настоящая палитра с отверстием для большого пальца руки, а в крышке этюдника находилось несколько сменных фанерок, для крепления загрунтованного картона для рисования.

Краски приходилось привозить из других больших городов, а художественное масло делали сами, прокипятив подсолнечное и дав ему несколько дней отстояться.

Походы на этюды чередовались с карандашным рисунком в студии, и хотя выдающихся достижений, естественно, быть не могло, всё же наукам композиции, перспективы, света, тени и цветового смешения приходилось приоткрывать свои тайны.

Рассказы Эдуарда Кирилловича уносили ребят в разные эпохи, страны, стили и направления в искусстве, к гениям прошлого и мастерам настоящего.

От заинтересованного и пытливого детского внимания ни одна мелочь из рассказов учителя не ускользала и не оставалась незамеченной, включая анатомические опыты художников эпохи Возрождения и сожаление по поводу отсутствия в студии хотя бы муляжа черепа человека, поскольку для рисования карандашом сложнее этого предмета в природе нет.

Так вот поэтому, когда копающий водопроводную траншею экскаватор неожиданно наткнулся на древнее кладбище, по которому уже давно проходила соседняя с домом Апранина улица, и выворотил ковшом на поверхность ворох старых почерневших костей, отогнать юных художников от землеройного агрегата было всё равно, что отогнать осиный рой от давленого винограда на базаре. Экскаваторщик, в свою очередь, очень ревниво отнёсся к постороннему присутствию, поскольку, видимо, сам надеялся найти что-либо в древних могилах. Оценив обстановку, настрой копателя и не слишком афишируя свои намерения, компания «живописцев» с деланным равнодушием удалилась, но, совершив круг по соседним огородам, скрытно вернулась и засела в кустах, как раз напротив завывающего экскаватора, не сводя глаз с комьев земли, вываливающихся из ковша. Когда же, наконец, тёмный круглый предмет, выпав из железной руки, глухо шлёпнулся и покатился по глиняному отвалу, следопыты, вылетев из засады, с такой скоростью сцапали добычу, что тракторист, успевший едва высунуть ногу из кабины, только растерянно моргал, глядя вслед исчезнувшим в зелени налётчикам.

Из «бедного Йорика» вытряхнули землю и решено было, что лучше всего вымыть его можно только в бане с мылом и щёткой. Решение это было, безусловно хорошее и мудрое, да вот баня-то общественная, а живые люди почему-то не всегда понимают попытки бывших помыться с ними заодно. Так оно и вышло.

Вначале на пацанов никто не обращал внимания, мол, возятся с чем-то, да и ладно. Когда же «экспонат» отмыли и он, оскалившись на поражённых мужиков, зловеще засиял жёлтой костью во всей своей красе, «малолетним ексгуматорам» пришлось выбегать на улицу с черепом под мышкой и с одеждой в руках.

Но дело сделано и всё остальное уже не важно! Это была победа, и поэтому ещё один, причём самый оригинальный и ценный натурщик, заслуженно занял своё законное место на студийном столике рядом с «давидовой ногой» и четвертованной греческой богиней.

Надо сказать, друзья мои, что бескорыстие и благородные помыслы были нормой жизни людей тех далёких лет. Вы только представьте себе, что за аренду помещения никто не платил, Эдуард Кириллович учил и просвещал абсолютно бесплатно и очень охотно, а они, студийцы, не платили за это ничем, кроме как любовью и благодарностью, боясь пропустить даже одно единое занятие.

Это действительно было первое в их жизни настоящее распахнутое окно в таинственный и прекрасный мир творчества, и они, как зачарованные, не могли от него оторваться.

Никто из друзей, в конечном счёте, не стал художником. Однако же те три года занятий в изостудии были не просто рисованием, а человеческим, образовательным, эстетическим и даже духовным их формированием!

Шеф

С окончанием восьмого класса закончилось детство и наступила юность. Если кому-то непонятно в чём разница, я объясняю. Любое самовыражение с этого момента происходило не само по себе, а ради внимания девчонок. Конечно, это имело место и раньше, но напоминало усилия собачонки, бегущей за грузовиком, которая, догнав его, не знает, что делать с ним дальше. Теперь же на уборку картошки бралась с собой гитара, и хотя тремя пальцами освоены были только три аккорда, песня про «стражу, узника и любимую девочку» пелась теперь уже не машинально, и не ради демонстрации музыкальных способностей. Сии произведения, равно как и все остальные «про Джулию» и «дорогую мою пропажу», исполнялись уже с глубоким смыслом, с потупленным взглядом и большим чувством, а воспринимались, в свою очередь, также с румянцем на щеках, суетливым перебиранием пальчиками и с большим пониманием.

Освоение гитары, таким образом, стало у пацанов насущной задачей номер один. «Большая» и