оценивать боевые операции, и ограничусь отдельными эпизодами, представляющимися мне характерными для первых месяцев войны на Северо-Западном фронте. И рассматриваю я их глазами восемнадцатилетнего юнца, лишь год прослужившего в армии, поэтому постараюсь быть предельно кратким.

Полагаю, что судьба оказалась дважды милостивой ко мне в середине июля 1941 г. — первый раз в благополучном разрешении казуса с контрразведкой, второй — во «встрече» с «милиционерами». Своих — танковую роту и минометчиков — нашел уже в сумерках на опушке леса, причем почти одновременно начался обстрел со стороны немцев, наши ответили, огонь продолжался всю ночь, утром двинулись танки (с обеих сторон). Я участвовал в этой операции; она показалась мне успешной: во всяком случае, немецкие (а точнее, чешские) легкие танки уступали нашим БТ-7 по огневой мощи и отошли, а несколько минометов были обезврежены. Сейчас уже не помню даты этого столкновения: думаю, что двадцатые числа июля. Далее был ряд подобных стычек с переменным успехом, и все в районе Старой Руссы западнее р. Ловати, Шимска на Шелони, Дубовицы, Перфино, Поволжья, Сольцов на Колошке и пр.

Вновь оказался я в Старой Руссе перед самой ее сдачей. Она страшно изменилась. К началу августа город совершенно обезлюдел. Жители то ли ее покинули, то ли попрятались. Многие предприятия были уничтожены немецкими авиабомбами, артиллерийскими обстрелами и внутренними взрывами. Отдельные участки были залиты водой: результат нарушения берегов р. Полиста или разрушений водопровода. Стояла странная, мертвая тишина. Настроение было гнетущее: уж лучше бой. И было это после нескольких дней почти беспрерывной бомбардировки немецкой авиацией чуть ли не всех населенных пунктов между Старой Руссой и Шимском. Мы составляли арьергард покидающей город русской армии. Уходили в тишине, я бы сказал, в кладбищенской тишине. Не знаю, по какой причине, но противник не торопился с оккупацией города. Был последний день перед ней. Город был как бы ничей. Почти не было слышно выстрелов. Отдельные наши подразделения еще занимали ключевые позиции. Но они таяли, подтягивались к выходам из города, хорошо мне знакомым по описанным выше событиям.

Легкий танк БТ-7, состоявший на вооружении армии в 1930-1940-х гг.

Было жарко, очень хотелось пить, но об использовании воды из Полисты и многочисленных воронок нечего было и думать. В парке обнаружили павильон для газированной воды. Самой воды, конечно, не было, но нашли корзины с красной жидкостью в круглодонных бутылочках. На них с жадностью набросились, но это оказался... сироп, ничуть не улучшивший ситуацию. Во второй половине дня стали подтягиваться к северо-западным районам и постепенно покидать Старую Руссу. Для меня из многих, увы, покинутых городов расставание с ней было, может быть, наиболее горьким (и никогда более я в ней не был). А далее — отступающие части нашей армии двигались к Великому Новгороду, одному из начальных центров русской государственности и культуры.

Для меня этот город был легендой, начиная с первых бесед матери о русской истории, с первого знакомства с русскими былинами в очень выразительном изложении их в превосходной книге Авенариуса. Издавна помнил я и самую раннюю его дату — 859 год, и княжение Рюрика, и путь «из варяг в греки», и былинных Василия Буслаева и старчища Андрочища, накрывавшегося многопудовым колоколом, и отважного гостя Садко, и разлившуюся рекой морскую царевну Волхову. Этот былинный цикл воистину гениален и породил великие феномены фактически во всех видах искусства. Естественно, знал я и о Невской битве, и о Ледовом побоище, и о походе к Белому морю, и о спасительной дипломатии Александра Невского, и об искусной политике и дипломатии Новгородской республики. Был для меня Новгород действительно Великим и незыблемым. Никогда не думал я, что впервые увижу его под ударами ежедневных бомбардировок и артиллерийских обстрелов, когда горизонт превращался в сплошное зарево пожаров, буквально адский огонь которых не только пожирал жилые и хозяйственные постройки, в значительной мере еще деревянные, но подбирался к бесценным и замечательным памятникам Новгородского Кремля. При этом если поражение снарядом знаменитого Софийского собора (1045-1050 гг.) не привело к тотальным разрушениям, то судьба церкви Спаса на Нередице (1198 г.) и Сковородского монастыря (XV-XIV вв.) оказалась трагичной: оба ценнейших памятника были фактически разрушены. Буквально накануне этих варварских бомбардировок я приезжал в Новгород в связи с получением на его складах горючего и боеприпасов. Помню и старый мост, и ряд сохранившихся кварталов, и Кремль с Софийским собором и боевыми башнями, и церковь Спаса на Ильине улице и Федора Стратилата. Все это было крайне скоропалительно, но благодарю Господа, что все же было.

Бои под Новгородом начались после прорыва немцами «шимской обороны» (уже упоминавшейся выше), в середине первой декады августа. Еще раз подчеркну, что не считаю себя вправе судить о правомерности сдачи города, что касается и Старой Руссы. Многое в действиях наших войск вызывало недоумение. Насколько я помню, противник вошел в Новгород в середине второй декады (15-16 августа), захватив кремль и так называемую «софийскую сторону» города и почти сразу же форсировав Волхов, овладел восточной, так называемой «торговой» стороной, на которой за полтысячелетия до этого собиралось знаменитое вече Новгородской республики. Создалось впечатление, что такая серьезная преграда, как Волхов, должным образом использована не была. Значительная часть наших войск отошла к востоку на широкую — не менее 500 м — и свободно простреливаемую полосу между восточным краем застройки города и Малым Волховцем — протокой Волхова с деревянным(?) мостом, по которому проходило Ленинградское шоссе. На этой полосе возникла значительная концентрация как боевых частей (в основном, пехоты и артиллерии), так и многочисленных обозов. Число их возрастало за счет в беспорядке покидавших город новых подразделений, беспрестанно перемещавшихся и все более прижимавшихся к берегу. Ширина же упомянутого выше моста через Малый Волховец была незначительной.

Четкость расположения отдельных подразделений была нарушена, некоторые из них оказались слиты, другие — напротив — разделены. Продолжавшие поступать приказы были подписаны различными, далеко не всем известными фамилиями и в ряде случаев противоречили друг другу. 5-й мотоциклетный полк вошел в состав 125-го танкового, приказы по нему были подписаны полковников Блынским, имя которого как мне, так и никому из моих сослуживцев известно не было. Естественно, все это не способствовало сколько-нибудь успешному противостоянию противнику со стороны наших войск, зажатых на ограниченной и, как уже отмечалось, свободно простреливаемой территории между окраиной города и левым берегом Малого Волховца. Между тем, ряд пехотных,