Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь вечер Лиззи так же задумчиво просидела над работой. Сердце ее переполняли новые нахлынувшие на нее думы: недолгое пребывание в доме миссис Лоренц оказалось важным событием в ее юной жизни.
— А знаешь, мама, — прервала она наконец молчание, — кажется, этот красивый мальчик и в самом деле несчастлив. Вот если бы я жила в таком дворце и могла бы всегда любоваться такими прекрасными вещами, я была бы очень счастлива!
— Разве ты несчастна, Лиззи? — спросила мать.
— Ах, нет, мама! Я совершенно счастлива и сказала не подумав! Ведь со мной ты, дядя, Робби, мои дорогие куклы, мой садик и любимые книги. Я только не понимаю, отчего этот хорошенький мальчик чувствует себя несчастным, когда у него есть все, чтобы быть счастливым?
— Счастье не во внешнем блеске, дитя мое.
— Ты всегда говорила мне, мама, что только те люди счастливы, которые довольны своей долей. А по лицу этого мальчика видно, что он недоволен.
— И все-таки у него все есть, чтобы быть счастливым, — заметила миссис Дове.
— И как странно он говорит! — продолжала девочка. — Но он все-таки очень мне интересен. Ах, если бы его мама позволила ему прийти сюда! Он бы посмотрел, как мы живем…
— Мы не такие люди, Лиззи, к которым миссис Лоренц отпустит своего сына. Кроме того, он не увидит здесь ничего такого, что помирило бы его с собственной долей.
— Но знаешь, мама, если бы он пошел со мной в больницу и посмотрел там на несчастных маленьких больных, хромых, горбатых и убогих, то понял бы, как он счастлив. Ты слышала, он сказал, что когда-нибудь убежит? И отчего это, мама, люди ищут чего-то, если у них уже все есть?
— Оттого, моя дорогая, что человек редко бывает доволен своей долей и не сознает, что не нажитое добро, а добрые дела делают его довольным жизнью.
Лиззи никогда не ходила в школу, с ней занималась мать, бывшая в молодости сельской учительницей. Девочка училась очень прилежно, была не по летам любознательна, и ее жизнь в маленькой мансарде, в обществе любимой матери и баловавшего ее дяди напоминала тихий ручеек в ясный летний вечер.
Глава XI
Про красивых людей и плохие приметы
После ухода Лиззи и миссис Дове Реджинальд долгое время оставался тихим и задумчивым. Наконец он поднял голову и, взглянув на гувернантку, исправлявшую его урок по французскому, сказал:
— Девочки мне нравятся больше, чем взрослые дамы.
— Это вполне понятно, сэр, — ответила гувернантка.
— А где живет эта девочка, мадемуазель?
— Она живет в городе, сэр, высоко-высоко, под самой крышей большого дома.
— Это очень забавно. Значит, ее жилище похоже на голубятню, которая устроена у нас на крыше флигеля.
— Да, сэр, но только гораздо просторнее.
— Расскажите мне, мадемуазель: как живет эта девочка?
— Тут почти нечего рассказывать, сэр. Она живет со своей матерью и дядей в маленькой мансарде и переделывает старых кукол для больных детей.
— Мне страшно надоело все новое, я тоже хотел бы переделывать что-нибудь… Завтра утром я пойду к ней!
— Ваша матушка не позволит вам…
— Мадемуазель, я уже говорил: я буду делать, что пожелаю! — перебил ее Реджинальд.
— В таком случае вы должны желать делать только то, что хорошо, сэр.
— Неужели другие мальчики тоже желают только того, что хорошо?
— Да, если они добрые.
— А вы добрая, мадемуазель?
— Вы хотите исповедовать меня, мистер Реджинальд?
— Нет. А как зовут эту девочку?
— Лиззи Дове.
— Лиззи Дове — хорошая девочка. Знаете, мадемуазель, она очень похожа на ту девочку у фонтана, которая нарисована на картине в нашей библиотеке.
— Вы правы, сэр, действительно похожа: у нее такие же большие испуганные глазки, как у Красной Шапочки.
— И она совсем не похожа на мою кузину: Эстель курносая, вся в веснушках и вечно боится запачкать свое платье… Скажите, мадемуазель, отчего богатые люди так некрасивы?
Разговор происходил в комнате Реджинальда, где стояло большое трюмо, перед которым мальчику приходилось вырабатывать хорошую осанку или, как говорила гувернантка, приучаться держать плечи и голову. Вместо ответа мадемуазель Кларет подвела его к зеркалу и присела в низком реверансе перед отражением красивой фигурки мальчика.
Реджинальд вспыхнул от гнева и, размахнувшись, с силой запустил в зеркало горстью стеклянных шариков. Раздался звон разбитого на тысячу кусков стекла — и красивое отражение мгновенно исчезло. Так пропадает отражение на глади тихого ручья, если в него бросить камень.
— Что вы наделали, сэр? — испугалась гувернантка. — Это ужасно плохая примета! Что я теперь скажу вашей маме?..
— Я сам скажу ей! — перебил Реджинальд, опомнившись. — Но вы вынудили меня к этому, мадемуазель! Мне надоело слушать похвалы моей красоте и одежде. Мама! — крикнул мальчик, заслышав приближающиеся шаги матери. — Я разбил зеркало, а мадемуазель говорит, что это плохая примета!
Миссис Лоренц вбежала в комнату и в ужасе опустилась на стул.
— Реджинальд! — выговорила она, задыхаясь. — Что угодно, только не зеркало!..
— О, мама, неужели это действительно такая ужасная примета? — воскликнул мальчик, бледнея от волнения.
— Нет, Реджинальд, дело не в приметах… Меня пугает твоя вспыльчивость…
— Я больше никогда не сделаю этого, мама. Прости меня! — закричал мальчик, бросаясь матери на шею и нежно целуя ее. — Помнишь, служанка тоже как-то разбила зеркало, и ничего худого из этого не вышло!
Миссис Лоренц отвела сына в свою комнату и спросила его:
— Зачем ты разбил трюмо, Реджинальд?
— Я сказал мадемуазель, что богатые люди некрасивы, а она подвела меня к зеркалу, чтобы я посмотрел на себя. Потом, она всегда хочет, чтобы я делал так или этак, потому что это красиво, а мне надоело быть красивым, мама, и я хочу идти к Лиззи Дове, которая живет на крыше большого дома и переделывает старых кукол! — закончил Реджинальд, вспомнив о занимавшем его предмете.
— Мама! — крикнул мальчик матери. — Я разбил зеркало, а мадемуазель говорит, что это плохая примета!
— Где ты видел эту Лиззи Дове? — спросила мать холодно.
— В нашей гостиной.