– У меня много таких лошадок на конюшне к вашим услугам, сударыня, – произнес он, причем ловким движением правого глаза спихнул свой монокль. Монокль повис на шнурке и закачался, как шалый маятник на белом фоне безукоризненного пластрона его накрахмаленной рубашки.

Прошло несколько лет. Меня давно уже не было в Вашингтоне. Следуя капризам и неожиданностям дипломатической службы, я перелетал из Нового Света в Старый, из Европы в Африку, и снова в Америку, и опять в Европу…

Андреева я более или менее потерял из виду. Наездом в Петербург встречал его в министерстве мимоходом на лестнице или в коридоре. Мы обменивались короткими банальными фразами.

– Ну, что? Как? – спрашивал я, крепко пожимая его руку.

– Да ничего, помаленечку, – отвечал он конфузливо.

О Вашингтоне он не заговаривал, и я не заикался, не желая растравлять старую рану.

Однажды на мой вопрос: «Ну, что? Как?» – Андреев, расстроенный и удрученный, поведал мне, что матушка его очень плоха, и он опасается, что зимы не переживет. Несколько месяцев спустя – я находился тогда в Лондоне при нашем посольстве – получаю от Андреева письмо с траурной каймой. Бедняга потерял свою мать, жизнь в Петербурге ему опостылела донельзя, и он мечтал о назначении за границу – все равно куда, лишь бы получить место консула в каком-нибудь захолустье. Как быть? Андреев сознавал всю трудность для чиновника центрального ведомства его калибра попасть на заграничный пост.

«На всякую вакансию, – писал он мне, – масса кандидатов, которые, как голодные шакалы, готовы съесть живьем всякого, кто позарится на то, что они почему-либо наметили себе. У каждого кандидата свои покровители, которые за него распинаются и горой стоят. У меня нет никого, кто бы за меня замолвил словечко. Мой ближайший начальник не хочет мне помочь. Он привык к моей работе и обещает мне золотые горы, если я останусь на месте. Но что такое «золотые горы» министерства? Каких-нибудь лишних 500 рублей «наградных» на Пасху?..

На что они мне, когда я здесь буквально задыхаюсь в затхлой департаментской атмосфере, и в глазах у меня рябит от цифр и отчетов… Будь наш милейший Кирилл Васильевич Струве в живых, я бы вас не беспокоил, но без него у меня нет никого в министерстве, на кого опереться, кроме вас. Знаю я, что вы далеко не «персона грата» у нашего начальства, но все же они вас хоть и недолюбливают, но все же с вами считаются. Может быть, им даже понравится мысль заслать вашего «протеже» в центральном ведомстве куда-нибудь подальше на мировую окраину, а мне только этого и нужно. Чем дальше, тем лучше. Право, ваша рекомендация может мне помочь…»

Я написал кому следует.

Месяца через два, при просмотре министерских приказов, мне бросилась в глаза фамилия Андреева. «Назначается, – читаю я – делопроизводитель VI класса департамента личного состава и хозяйственных дел коллежский советник Федор Андреев – консулом в Вальпараисо» (Чили).

Ну вот, подумал я, слава богу, бедный Андреев пробился-таки наконец…

Прошло еще года два. Приезжаю я как-то в Петербург из Танжера. Я состоял тогда посланником при мароккском султане. Обхожу начальство, как это полагается, – вхожу в кабинет одной из министерских шишек и вижу, как перед нею подобострастно расшаркивается сияющий чиновник в вицмундире и со Станиславом на шее.

– Вы не знакомы? – спросил меня министерский сановник, пальцем указывая на стоящий перед ним вицмундир. – Наш новый консул в Вальпараисо. Счастливчик – назначен в Чили, а едет в Нью-Йорк для усиления личного состава при Генеральном консульстве…

– Вальпараисо, – проговорил я, когда вицмундир, отвесив свой последний поклон, исчез за дверью, – позвольте, да разве Андреев там больше не консул?..

– Андреев?.. Что вы, батенька, да ваш Андреев уже полгода как скончался… Да, от диабета, говорят… Жаль, хороший был человек, отличный чиновник, музыкант удивительный… но в последнее время сильно сдавать стал, музыку забросил… Диабет доконал… Ну а у вас что в Танжере творится? Читал вашу депешу касательно Агадира. Вот так инцидент!.. Мы здесь одно время опасались, как бы французы не сцепились с немцами…»

Бедный Андреев, думал я, спускаясь по министерской лестнице, ушел незаметно, еще немного – и будет окончательно забыт… Серенький человек!.. Андреев не единственный. Имя им – легион. Серенькие люди несут на своих плечах весь механизм государственного строения. Когда силы им изменяют, они исчезают бесследно в водовороте административной жизни. История не останавливается на сереньких людях…

Ангел смерти

Прошло более тридцати лет, а я помню этот случай, как будто он вчера произошел.

Я был в то время молоденьким секретарем посольства в Вашингтоне и предавался больше спорту и светским удовольствиям, нежели работе в канцелярии. Начальник у меня был удивительно милый, добрейшей души человек, Кирилл Васильевич Струве. Я жил у него в здании нашего посольства, как у Христа за пазухой, и жизнь мне представлялась в самых радужных красках.

В Америке все для меня было ново, занимательно, интересно, весело, сногсшибательно… Я катался как сыр в масле, перелетая из Вашингтона в Нью-Йорк, Бостон, Филадельфию, Балтимор, и возвращался обратно в свое гнездо, в Вашингтон, где светская жизнь в зимнее время била ключом.

Милейший Кирилл Васильевич относился снисходительно к моим отлучкам. Он требовал только, чтобы я оставлял ему мой точный адрес, хотел знать, куда именно я еду, и брал с меня торжественное обещание, что я вернусь немедленно, лишь получу от него телеграмму, что есть спешная работа. Но в те добрые, счастливые времена ничего спешного, обыкновенно, не появлялось, и я мог беззаботно порхать по Америке, как птица небесная.

Однажды, зимой, приезжаю я как-то в Нью-Йорк, где мне предстояло вечером дирижировать котильоном на одном великосветском балу. Захожу позавтракать в Никкербокер-клуб, где в то время собирался весь цвет Нью-Йорка.

В дверях встречаюсь с молодым, талантливым адвокатом, моим приятелем.

– Не хотите ли со мной позавтракать? – обратился он ко мне. – У меня маленькое дело на самом краю города, поедемте туда и там же позавтракаем. Я вам покажу такой ресторан, какого вы, наверно, в жизни не видали и нигде не найдете.

Мы спустились под улицу и покатили по подземной электрической железной дороге в другой мир – «нижний» город.

Хотя Нью-Йорк и расположен на ровной плоскости, но американцы разделяют его на «верхний» и «нижний». В «верхнем» они живут, в «нижнем» – работают. В «верхнем» городе – театры, музеи, клубы, магазины, скверы, парки и прочее, в «нижнем» – биржа, банки, пристани, склады, конторы и прочее.

– Ресторан, в который я веду вас, – сказал мой приятель, выходя на свет божий из подземелья, – особенный. В нем все служащие – воры, мошенники, разбойники, убийцы. Все – начиная с поваров, которые, кстати сказать, первоклассные, – иностранцы разных национальностей и слоев. У всех этих