— Слушай, казак, — продолжил он расспросы, — а кто это, мерзавцы такие, наш аэроплан расстрелял? Что у вас здесь вообще творится? Беспредел полный!

— Так это красные цирики Сухэ-Батора безобразят, большевиками подосланные, — скуластый набил табаком длинную диковинную трубку и закурил, погрузив сидящего за спиной собеседника в ядрёные ароматы вонючего самосада, потом продолжил. — Проведали, сукины дети, про аэроплан, атаманом Семеновым к нам посланный, документы тайные, секретные для барона, ну и укантрапупили вас, лихо срезали, черти краснопузые! Сам-то жив остался и ладно…

Так, туман понемногу рассеивается. Порвалась связь времён, но невидимую нить потихоньку удается соединить. Гражданская война, теперь это точно, большевики, во Владивостоке американские солдаты, интервенция, в Москве Ленин…Но всё это там, далеко, в России. «А чем, интересно, здесь все это время монголы занимались?» — сформулировался такой актуальный теперь вопрос. Про Сухэ-Батора Денис в детстве читал книжку, но запомнилась только картинка. Сухэ в кабинете, Батор у Ленина. Вождь мирового пролетариата впарывает монголу с узкими хитрыми глазками туфту про мировую революцию. Какая-никакая, а информация к размышлению. Уже легче. Так, еще упоминали атамана Семёнова. «Ну, этого я знаю! — блеснула в мыслях нечаянная радость, времени мелькнул ориентир. — В школе проходили. Хотя радоваться особо нечему — садист, зверюга, во всяком случае, так его в кино показывают. Женщин на сибирском морозе приказывал обливать ледяной водой, пока в статуи не превратятся…Бр-р-р!.. Так это я от него весточку барону привез? — напрашивался из всего вывод. — Карраул!».

Впереди показались видимые издалека золотые крыши каких-то храмов. Рядом замаячили убогие, россыпью, домишки.

— Урга, приехали! — радостно объявил подъехавший бородач. — Сейчас прямиком в контрразведку, к полковнику Сипайлову, там все и расскажешь!

Отряд втянулся в лабиринт кривых увечных улочек, копыта лошадей с чавканьем месили сочную грязь, расплескивали зловонные лужи. Редкие прохожие, монголы и монголки в заплатанных, истасканных, халатах, при виде казаков испуганно жались к перекошенным заборам, к глинобитным стенам одноэтажных хилых домиков.

«Во, попал! — тревожно думал Лагода, озадаченно вертя головой во все стороны. — Дыра, полный отстой! И зачем, спрашивается, глупый дракон меня сюда пригласил, кто его просил?… А это еще что, ёлы-палы?…».

Возле забора в грязи кучей были свалены убитые. Некоторые в европейской одежде, в том, что прикрывало тела других, угадывались остатки богатой азиатчины. Был здесь и незнакомый, будто взятый из реквизита заштатного провинциального театрика, мундир. Над телами к забору небрежно прилепили какую-то прокламацию-грамотку, текст которой пытались разобрать собравшиеся любопытные. Скаля на них клыки и жадно рыча, возле тел возились бродячие собаки.

— А этих за что? — спросил Денис у казака, за спиной которого на его лошади примостился.

Тот с готовностью ответил:

— Как за что? Это ж китайские ростовщики, торгаши, которые простой народ грабили, за все десять годов смуты хотели с процентами долги разом собрать, хитрые бумажки для такого случая привезли. При генерале Сюй-си-чене, едрить его в качель, тут такое было! Понаехали из Китая гамины, отнимали у монголов за долги скот, лошадей, юрты, если ничего нет — отдавай детей, жену в рабство. Купцы здешние, похлеще московских, конторы меняльные пооткрывали, христопродавцы окаянные! Вот Унгерн и приказал, когда мы Ургу заняли, живоглотов всех ентих пошинковать саблями, под пулемет их, сучьих детей!

Денис поежился: специфика местного бизнеса, по всему видно, такая, что уноси пока цел ноги, едрить его в качель! Или нет, как это скуластый говорил — пятак твою распротак! Где-то так… Житие мое… Может хоть журналиста не тронут, американец все таки. А он им еще международным судом грозил, санкциями, размечтался!

К счастью, мрачные окраины Урги сменились более цивилизованной приветливой застройкой, всадники приближались к центру города. Но неведомый мир постоянно напоминал о себе многочисленными храмами-пагодами, накрытыми причудливо загнутыми кверху крышами. Из храмов доносилось буханье барабанов, завывание незнакомых музыкальных инструментов, тоскливое многоголосное пение. У ворот со своих постаментов свирепо скалились стилизованные каменные львы, еще какие-то чудища, были здесь и старые знакомые — драконы. Вокруг бродили похожие друг на друга, завернутые в одинаковые пурпурные покрывала, бритоголовые люди.

— Монахи, ламы по ихнему… — прокомментировал увиденное скуластый казак. — Развелось их при Богдо-хане видимо не видимо, дикий народ, а Будду чтят, красиво, чисто у них и в храмах. Вера такая, не моги даже козявку-таракашку тронуть, грех, носят с собой лопатки особые и козявок энтих, чтоб не раздавить — лопатками с дороги убирают. А кругом война, куды не глянь, людей некому жалеть… Э-э-х, не о чем гутарить!

Казак в сердцах стегнул нагайкой коня.

Выехали на главную улицу. Тротуаров не было даже здесь, зато присутствовали огромные лужи. Но вопреки всему решил о себе напомнить век двадцатый — телеграфными столбами с натянутыми вдоль улицы проводами.

— Так, может, у вас и телефон есть? — полюбопытствовал Денис.

— Все у нас есть, в наличии имеется, — погруженный в свои мысли, буркнул казак. — Удачи нам только нет, сидим здеся, а для чя, на кой ляд сидим, Бог ведает…

Подъехали к каменному, казенного вида, серому двухэтажному зданию с решетками на окнах.

— Слезай, приехали! Контрразведка нашенская, дивизионная! — строго и с боязливым почтением объявил бородатый предводитель.

Подталкивая оробевшего Дениса, казаки гурьбой ввалились в нечто вроде приемной. На подоконнике, стволом на улицу, скучал на своих сошках ручной пулемет с пузатым ребристым диском. Офицер, с залихватски закрученными драгунскими усами, печатал за столом одним пальцем на машинке, другой офицер, перетянутый портупеями высокий блондин в пенсне, попыхивая огромной гаванской сигарой со скучающим видом монотонно диктовал: «…а посему приказываю, водителей грузовых авто боле за пьянство не пороть, потому как после экзекуции они к шоферскому делу долго не пригодны, за руль не посадишь…».

— Сипайлов у себя? — спросил бородатый. — Привели мы тут ему, в степи нашли…

— Полковник занят, обождите! — оторвался от печатной машинки офицер.

Потом с интересом уставился на доставленного.

— А что это, сударь, за обмундировка на тебе, интересная такая? Обыскали? Чекист?

— Да не, по документам вроде американец, газетёр. Вроде с аэроплана, что красные подбили, выпал… — протянул бородатый казак. — Да кто ж его, растудыть, теперя разберет. Вот, привели, нехай полковник ваш разбирается, он умеет, знаем…

Дверь в соседний кабинет распахнулась и оттуда, как ошпаренный, выскочил испуганный посетитель в фуражке телеграфиста. Следом на пороге появился усатый бритоголовый толстяк в казачьей черкеске.

— Иди работай и чтоб такое в последний раз было! — грозно прорычал толстяк телеграфисту. — А по дороге, загляни, голубчик, в комендантскую да скажи, что я велел всыпать тебе двадцать горячих! Ничего, телеграммы можно и стоя отправлять, потерпишь…