— Срочное, безотлагательное, — выпалил Фелисито. — Могу я поговорить с сержантом Литумой?

— Как вас представить?

— Фелисито Янаке, компания «Транспортес Нариуала». Я был здесь несколько дней назад, с заявлением. Скажите сержанту, что дело приняло серьезный оборот.

Коммерсанту пришлось еще долго дожидаться на пороге, слушая отборную брань, доносившуюся из участка. На его глазах из-за соседних крыш выглянула ущербная луна. Тело Фелисито пылало, точно снедаемое лихорадкой. Он вспомнил, как колотило его отца, когда он еще в Чулуканасе подхватил малярию, как он лечился, потея, завернувшись в грубошерстное одеяло. Однако Фелисито дрожал не от лихорадки, а от злости. В конце концов безбородый юнец вернулся за ним и пропустил внутрь. Свет в комиссариате был такой же тусклый, как и на улицах Кастильи. В этот раз дежурный провел его не в каморку сержанта Литумы, а в более просторное помещение. Там сидели сержант и офицер — судя по трем нашивкам на погонах его рубашки, капитан, — толстый, приземистый и усатый, с раскрытым ртом и желтыми зубами. Он взглянул на Фелисито без всякой радости. Похоже, из-за неожиданного посетителя полицейские отложили партию в шашки. Коммерсант хотел заговорить, но лейтенант его опередил:

— Я знаю о вашем деле, сеньор Янаке, сержант ввел меня в курс. И я прочел адресованное вам письмо с паучками. Вы вряд ли припомните, но мы с вами познакомились на обеде в Ротари-клубе в Пьюранском центре, совсем-совсем недавно. Чудесные, на мой вкус, подавали пряные коктейли!

Фелисито, не говоря ни слова, бросил второе письмо на шашечную доску, сбив всю позицию. Ярость бурлила у него в голове, он почти не мог думать.

— Присядьте, пока вас удар не хватил, сеньор Янаке, — усмехнулся капитан, указывая на свободный стул. Он покусывал кончики усов, а говорил вызывающе-развязным тоном. — Кстати, вы забыли сказать нам «добрый вечер». Я капитан Сильва[22], комиссар полиции, к вашим услугам.

— Добрый вечер, — сдавленным от ярости голосом произнес Фелисито. — Мне прислали новое письмо. Я требую объяснений, господа полицейские.

Капитан поднес бумагу к настольной лампе и погрузился в чтение. Затем он передал письмо Литуме и пробормотал сквозь зубы: «Похоже, запахло жареным».

— Я требую объяснений, — задыхаясь от бешенства, повторил Фелисито. — Откуда эти бандиты узнали, что я принес первую анонимку в полицию?

— Здесь возможно множество вариантов, сеньор Янаке. — Капитан Сильва пожал плечами и участливо посмотрел на посетителя. — Например, они за вами проследили. Или они вас хорошо знают и понимают, что вы человек, который не позволяет себя шантажировать, который идет и заявляет на шантажистов в полицию. Или, например, им рассказал кто-нибудь, кому вы обмолвились о вашем визите в комиссариат. Или же — допустим — эти анонимки пишем мы сами, подлецы, каких мало, решившие вас пощипать. Такое вам в голову не приходило? Вот отчего вы явились сюда мрачнее тучи, че гуа, как выражаются ваши земляки.

Фелисито подавил в себе желание ответить, что да, приходило! В тот момент он злился на двух полицейских гораздо сильнее, чем на авторов писем с паучком.

— Вы обнаружили это на двери своего дома?

Лицо коммерсанта вспыхнуло, он, как мог, пытался скрыть замешательство.

— Его пришпилили на дверь одной особы, которую я часто посещаю.

Литума и капитан Сильва обменялись красноречивыми взглядами.

— Стало быть, они отменно представляют себе вашу жизнь, сеньор Янаке, — процедил капитан, явно наслаждаясь ситуацией. — Этим стервецам известно даже, кого вы посещаете. Как видно, они потрудились над своим расследованием. Из этого мы можем заключить, что вы столкнулись с профессионалами, а не с любителями.

— И что же будет дальше? — спросил коммерсант. Недавняя ярость уступила место печали и сознанию полного бессилия. Происходящее с ним было несправедливо, было жестоко. Почему и за что там, наверху, решили его наказать? Что он сделал плохого, Боже праведный? Мать их так!

— Теперь они попытаются вас запугать, чтобы вы присмирели, — заметил капитан таким тоном, как будто речь шла о вечерней прохладе. — Чтобы заставить вас поверить в их могущество и безнаказанность. И вот, мать их так, тут они совершают свою первую ошибку. С этого момента мы пойдем по их следу. Проявите терпение, сеньор Янаке. Пусть вам сейчас и не верится, дело движется в нужную сторону.

— Вам легко говорить, наблюдая за происходящим из отдельной ложи, — философски ответствовал коммерсант. — Это ведь не вы получаете угрозы, которые переворачивают вашу жизнь с ног на голову. Вы просите о терпении, в то время как эти подонки замышляют злодейство против меня или моей семьи, чтобы заставить меня присмиреть?

— Налейте сеньору Янаке стаканчик воды, Литума, — распорядился капитан Сильва все тем же издевательским тоном. — Я не хочу, чтобы он потерял сознание, не то нас обвинят в ущемлении гражданских прав уважаемого пьюранского бизнесмена.

А ведь этот фараон недалек от истины, подумал Фелисито. Да, его может хватить удар, и он, окоченевший, будет лежать на этом грязном, усыпанном окурками полу. Прискорбная смерть в комиссариате, причина которой — бессилие перед несколькими проходимцами без роду и племени, играющими с ним, рисующими для него паучков. Фелисито вспомнил об отце и содрогнулся, представив себе его обветренное лицо, всегда серьезное, хмурое, прорезанное глубокими, точно шрамы от ножа, морщинами, его спутанные волосы и беззубый рот. «Что я должен сделать, отец? Знаю-знаю, не позволять, чтобы меня топтали, не отдавать ни единого сентаво из честно заработанных денег. Но что еще вы могли бы мне посоветовать, будь вы живы? Сидеть на месте в ожидании следующего анонимного послания? На это у меня никаких нервов не хватит, отец». Почему он всегда говорил «отец» — и никогда «папа»? Даже в этих потаенных посмертных диалогах Фелисито не отваживался перейти на «ты». Так же как и его собственные дети — Тибурсио и Мигель никогда ему не тыкали. А вот с матерью оба были на «ты».

— Полегчало, сеньор Янаке?

— Да, спасибо. — Фелисито отпил еще глоток из принесенного Литумой стаканчика и поднялся со стула.

— Сразу же информируйте нас обо всех новостях, — вместо прощания посоветовал капитан. — Доверьтесь нам. Теперь ваше дело — это наше дело, сеньор Янаке.

Фелисито услышал иронию в словах капитана Сильвы. Он вышел из комиссариата совершенно подавленный. Домой по проспекту Арекипа он возвращался очень медленно, прижимаясь к стенам. Его не покидало тревожное ощущение, что кто-то следует за ним по пятам, наслаждаясь своей неспешной травлей, погружая Фелисито в пучину неясности и неуверенности, — и этот сукин сын убежден, что рано или поздно его доконает. «Ошибаешься, куриная задница», — пробормотал коммерсант.

Хертрудис удивилась, что муж так рано вернулся домой. Она спросила, неужели Ассоциация транспортников Пьюры, в которую входил Фелисито, отменила пятничный ужин в Клубе Грау. Знает ли Хертрудис про Мабель? Сложно предположить, что не знает. Однако за восемь лет она никак этого не проявила: ни жалоб, ни сцен ревности, ни намека, ни одного бестактного поступка. Не могло быть так, чтобы до Хертрудис не дошли слухи, шепотки о любовнице ее мужа. Пьюра ведь крохотная, точно платок. Здесь все знают обо всем, особенно о делах постельных. Наверное, Хертрудис все понимала и предпочитала притворяться, чтобы не поднимать скандала, чтобы жизнь текла своим чередом. Но иногда Фелисито заверял себя, что все не так, что раз к ней не заходят родственники, а сама она выходит из дому только в собор, на мессы, то можно и предположить, что она ни о чем не догадывается.