Но он не мог бежать…

Няня-экономка наблюдала за ним. Марина стояла рядом, такая хрупкая, что казалось: если подует ветер, то ее сдует. И единственное, что может ее задержать, так это двое настороженных детей — большеглазая девочка и мальчик, который смотрел на него черными глазами…

И Бахир понял.

Его глазами…

Высокогорный воздух, казалось, сгустился вокруг него — пока не стало трудно дышать.

— Нет, — пробормотал он, — не может быть…

Он лишь смутно осознал — Катриона забрала детей в дом и закрыла дверь, оставляя Марину, изможденную и бледную, стоять рядом с ним.

— Это правда, — прошептала она. — Шакир — твой сын.

— Этого не может быть! — Слова сорвались с его губ как ракета — такие же смертоносные и решительные. Уверенными шагами, которые должны были унести его от этого дома, Бахир двинулся через широкую террасу. Но они точно не смогли бы спасти его от этого кошмара. — Нет. Этого не может быть!

— Мне очень жаль, — услышал он голос позади себя. — Это, должно быть, шок для тебя.

Бахир развернулся:

— Шок? Так вот как это называется? Когда тебе сообщают, что ты отец мальчика, которому… Сколько ему там? Два года? И ты вдруг узнаешь о его существовании. Это ты называешь шоком?

— Шакиру два месяца назад исполнилось три года.

Он больше ничего не хотел слышать. В его мозгу мелькали даты, календари и все, что он знал о сроках беременности. Три года и два месяца плюс еще девять месяцев беременности, если, конечно, она говорила правду. Как близко к той дате, когда они виделись последний раз… Но мальчик не мог быть его сыном! Это невозможно.

Хотя… как объяснить его глаза?

Яростно глотая ртом воздух и хватаясь за голову, Бахир метался по краю террасы, пытаясь найти ответ и не находя никакого другого, кроме «это невозможно». Но невозможно было вернуться назад и не слышать того, что она сказала. Невозможно просто стереть эти слова из памяти, как бы он этого ни хотел.

Неужели это правда? Выходит, у него уже три года был сын, а она даже не удосужилась сообщить ему! Так почему же она это сделала сейчас? Если только…

— Так чего же ты хочешь, Марина? — спросил он, подходя к ней. — Что тебе нужно? Деньги? В этом причина? Тебе нужны деньги, чтобы поддерживать этот дом и свой образ жизни, потому что настоящий отец ребенка бросил тебя и ты решила свалить свою ошибку на меня? Ты всего лишь хочешь получить деньги?

Она уперла руки в бока:

— Шакир — не ошибка! Не смей называть нашего ребенка ошибкой!

Он указал в направлении дома:

— Этот ребенок не мой! Это невозможно.

— Почему же? Потому что так сказал великий и непогрешимый Бахир?

— Потому что я предохранялся! Я всегда предохраняюсь.

— А незапланированные беременности случаются только с такими безответственными, как я? Так, по-твоему? — усмехнулась Марина. — Послушай себя, Бахир!

— Я никогда не хотел ребенка!

— Я тоже не планировала, но этот малыш появился, несмотря ни на что, несмотря на все наши предосторожности! Так иногда случается. Может, твой азартный ум поймет лучше, если я скажу так: мы сделали ставку на контрацепцию — и мы проиграли. Вышел детский номер.

Он фыркнул. Что вообще она могла знать о ставках? О выигрышах и проигрышах? Ничего — по сравнению с ним.

— Итак, у тебя есть сын. Но я не могу понять, почему ты так отчаянно пытаешься повесить его на меня? Ты, которая начала порхать от одного мужчины к другому сразу же, как мы разошлись.

Она вздрогнула, как будто он физически ударил ее, ужаленная его правдивыми словами. Но, гордо подняв голову, Марина продолжила схватку:

— Я не понимаю тебя, Бахир. Как ты можешь сомневаться? Ты знаешь, это правда. Я видела тот момент, когда ты узнал себя в нем.

— Да, сходство есть, — пожал он плечами, подбирая объяснение. — Случайность, не более того. Нельзя быть уверенным, что ребенок мой.

— Я уверена, Бахир, — сказала она. — Я узнала о беременности в тот самый день, когда пришла к тебе, когда ты решил выгнать меня из своей жизни навсегда.

— Ты была тогда беременна?

— Только что узнала. Я нервничала. Боялась. Но в то же время была рада. И я подумала… точнее, очень надеялась, ты будешь хоть немного рад.

— Но все же ничего мне не сказала!

— А зачем? Ты заявил мне — тебе не нужна моя любовь. Пожелал, чтобы я убиралась из твоей жизни! Тебе не нужна семья, и ты не хочешь детей. Зачем бы я стала что-либо говорить, когда уже было поздно?

Он закрыл лицо руками, согнувшись под тяжестью сегодняшних открытий и уже окруживших его воспоминаний. Особенно воспоминаний о том ужасном дне, который он всеми силами пытался вы рвать из своей памяти…

— Так это я во всем виноват?! Ты не сообщила мне о ребенке, и все равно это моя вина?

Вздохнув, Марина ответила:

— Дело совсем не в том, кто виноват. Я просто объясняю тебе, почему ничего не сказала тогда. Ты бы точно не поблагодарил меня в тот день за такое известие. Тебе настолько претила одна только мысль о детях, что я решила не открываться тебе. К тому же я не хотела рисковать. Не могла рисковать, зная, на что ты можешь меня толкнуть…

Бахир моргнул, поняв, что она имела в виду. Она думала, он будет настаивать на аборте? Это она хотела сказать?

Он мысленно перенес себя в тот мрачный день, который стал казаться ему еще более ужасным после этих новостей. День, который стал еще более отравленным — после ее появления со светящейся, загадочной улыбкой на губах. Он почти ненавидел ее в тот момент. И когда она спросила, думал ли он когда-нибудь создавать семью, его прорвало…

Бахир думал — он знает ее, они понимают друг друга.

Живи каждым днем. Наслаждайся, пока можешь. Развлекайся и двигайся дальше…

И ему было хорошо. Но оказалось, Марина такая же, как и все женщины, требовательная и приставучая.

«Ты когда-нибудь думал о детях?» — спрашивала она.

«Я люблю тебя», — сказала она.

Произнося эти слова, она уже знала о беременности.

Боже, как же невыносимо мерзко от одного воспоминания об этом дне!

И если бы она тогда все ему рассказала, как бы он отреагировал? Потребовал бы избавиться от ребенка? Боже… Он действительно не знал. Он даже не рассматривал такую возможность. Никогда не хотел детей. Но, увидев этого мальчика…

Бахир выругался. Иногда лучше совсем не думать.

— Так зачем ты объявила об этом сейчас? — спросил он, чувствуя, что его уже тошнит от всех уловок и вранья. — Зачем надо было ждать почти четыре года? Хотела меня огорошить?