Когда она завтракала с мальчиками, шла с ними по Бэк-роуд в собор, а затем во время мессы, перед ее глазами вновь и вновь возникала картинка из вчерашнего вечера: как мальчики вскидываются при виде Джози. В глазах Конора, да и в глазах Донала металось странное беспокойство, почти ужас. Тогда она решила, что это из-за телевизора, который могли выключить. Но и ночью, когда Донал очнулся от своего кошмара и она помянула Джози, оба притихли. Нора решила, что попозже, как только выдастся случай, снова заговорит о Джози и посмотрит, что будет, но тут же подумала, что лучше до поры не ворошить эту тему, пусть сначала Донала перестанут мучить кошмары, мальчики привыкнут к новой жизни и постепенно осознают, что отец умер, но жизнь продолжается, что все меняется, и кое-что, может, даже и в лучшую сторону.

* * *

И хотя о Джози никто из них не заговаривал, реакция мальчиков на нее наполняла дом напряжением до конца недели, и Нора задумалась, уж не явилась ли Джози с какой-то проверкой, не захотела ли выяснить, как отнесутся к ее появлению мальчики, не рассказали ли они что-нибудь про нее Норе. Она восстанавливала в памяти визит Джози — как та с порога принялась без умолку трещать, будто нервничала. Мальчики провели с Джози два месяца, пока умирал Морис, но после похорон они не виделись. И, когда та вошла, они, конечно, должны были скорее обрадоваться, поболтать с ней, повспоминать совместное житье-бытье, может, и пошутить или говорить об общих делах. Нора подумала, что Джози внезапно отдалилась от них, как и они от нее, словно она вдруг стала посторонней, а то и похуже.

В пятницу на выходные приехала Фиона. На следующий день Нора сообщила ей и мальчикам, что едет в Уэксфорд за покупками и вернется к чаю. Фиона оторвалась от книги, но ничего не сказала. А мальчики, по мнению Норы, были слишком малы, чтобы представить, будто мама способна обмануть насчет того, куда едет.

Она направилась к Банклоди, но у реки свернула к дому Джози. Подумала, что может не повезти — Джози вполне могла уйти или у нее гости, но Норе казалось, что лучше пожаловать именно так, без предупреждения, и сделать это нынче же, иначе придется терзаться догадками о том, что могло случиться, когда мальчики жили у Джози во время болезни Мориса.

Она умышленно не загадывала, что скажет и даже с чего начнет. Она просто поехала к Джози, решив, что поймет, о чем говорить, как только ее увидит. Тетушка Джози построила себе отдельный домик рядом со старым, деревенским еще, домом, когда Джон женился, а она перестала преподавать. Тетушка гордилась проектом, ибо дом выглядел как часть основного — с такими же окнами и такой же черепичной крышей. Она соорудила летнюю террасу, гостиную наверху с видами на горы и маленькую спальню, а рядом — ванную комнату. Внизу устроила еще одну спальню, смежную с ванной, и уютную общую комнату с открытым камином и примыкающей кухонькой. Джози любила объяснять гостям, что дверные проемы и ванные комнаты специально сделаны, чтобы проходила коляска, но она пока не решила, на каком этаже будет жить, когда тело ей откажет. Ее веселила сама мысль об этом. Свои дни она проводила, работая в огороде, читая, слушая радио и болтая по телефону.

Нора попыталась вспомнить, как вышло, что мальчики прожили у нее целых два месяца, — попросила ли она об этом или предложила Джози. Она перенеслась в прошлое, но некоторые картины были столь подробны, а отдельные часы вмещали столько совсем еще свежих в памяти моментов, что прочее время виделось как бы сквозь залитое дождем стекло. Вот они с Морисом в приемном покое, вот она понимает, что он может не вернуться из больницы. Минута, когда он сказал, что хочет еще раз взглянуть на небо, а она пусть побудет внутри, он один выйдет. А затем — его слезы, когда он остановился у двери. Все эти мгновения были слишком живы и отчетливы, они заслоняли такие детали, как договоренность с Джози о мальчиках.

Ей следовало помнить произошедшее, она это знала. Нет, дело не выглядело так, будто она была безучастна и словно отсутствовала. Но о чем бы они с Джози ни условились, она не сомневалась, что в тот момент это представлялось естественным, очевидным решением. Она была благодарна Джози за то, что та взяла мальчиков; она и сейчас ощущала облегчение — от того, что дети находились в надежном месте, что не видели, как Морис вернулся домой, как он угасал, не видели всего того, что сопровождало это угасание.

Конечно, он умер не дома. Ей пришлось перевезти его за город в Браунсвуд, старую туберкулезную лечебницу, которую переделали в больницу общего профиля; у него слишком усилились боли, он ходил под себя, а у нее почти не осталось сил. С закрытыми глазами он лежал на носилках, уже несколько дней он не мог выговорить ничего внятного, но она знала — он понимает, что покидает дом навсегда. Она держала его за руку, но всякий раз, когда он пытался сжать ее ладонь, пальцы его не слушались и обращались в клешню. По крайней мере, мальчиков избавили от этого зрелища.

По длинной разбитой дорожке она подъехала к дому Джози, открыв по пути и захлопнув пару железных ворот, стараясь не наступить в грязь, отмечая неприкрытые канавы с обеих сторон и какие-то ярко-красные цветы, названий которых не знала. Небо темнело, над горами Блэкстэйрс нависали низкие тучи. Стоя на гравиевой тропке, она обнаружила, что дрожит. Нора не знала, как лучше, постучаться сперва в старый дом или обойти его и стукнуть в дверь кухни — единственный вход в крыло Джози. Поскольку старый дом не подавал признаков жизни, она пошла в обход, утопая в высокой траве. Она подумала, что недавно, видимо, прошел дождь — посильнее, чем в городе. Заглянув в окно, Нора увидела кресло со столиком, на котором лежали очки и газета, а на другом столе — ваза с яркими лилиями и теми самыми красными цветами, которые она заметила в канаве. В следующем окне она увидела неприбранную двуспальную кровать; на полу валялись книги, будто упавшие с постели. Нора с улыбкой подумала, что Джози хорошо на покое.

Она побарабанила в дверь кухни, но никто не ответил. Стояла мертвая тишина, внезапно поразившая ее, — полное безмолвие, которое нарушалось лишь далеким мычанием коров и слабым рокотом трактора, поначалу вроде бы приближавшимся, но потом удалявшимся. Нора оглянулась на березы и лиственницы, за которыми еле виднелись оцинкованные навесы на гумне. В траве пролегала тропинка к месту, где, как она знала, когда-то находилась фруктовая роща. Она помнила годы с небывалым урожаем яблок и груш, которых созревало столько, что ухаживать за деревьями становилось незачем, никто их не обрезал, — или, может, так рассказывала ей Джози; а позже, после сказочных урожаев, деревья погибли — то ли все, то ли часть, а уцелевшие перестали плодоносить, разве что уцелели яблони, дававшие никчемные райские яблочки. Джози заявила, что куда проще и удобнее покупать яблоки в супермаркете, а жесткие груши из сада никто никогда не любил — они не становились вкуснее, даже если им давали вылежаться.

Но Джози решила разбить новый сад — за старой фруктовой рощей возле гумна. Джон вскопал землю, а она накупила книг и справочников по садоводству и огородничеству. Ей нравилось рассказывать, что на склоне лет она мало-помалу научилась ценить прелести загородной жизни и впервые постигла смысл не только удобрений, но и самой почвы, да и времен года. Подныривая под ветви и сторонясь колючих кустов, Нора углублялась в сад, разыскивая тетушку, и буквально слышала, как она это говорит.