– Как же это прекрасно, когда все есть! Какие перспективы перед нами открываются! – положил на пышную грудь свою руководящую голову директор. – Помнишь, Кися, как мы с тобой познакомились?

– Еще бы, – мечтательно зажмурилась женщина, – на дискотеке «Лис-с», в Олимпийском. Ты тогда из Липецка только перевелся. А я на Кузнецком мосту в доме моды моделью устроилась.

– Кто пел, не помнишь?

– Пресняков, кажется. Про стюардессу.

– Да, точно. И Меладзе. «Где-то, где-то в середине лета…»

– Здорово! А потом?

– На такси уехали потом. В «Белый таракан». Ты всю дорогу кричал: «Что будем пить, девочки?!» А свадьбу помнишь?

– Еще бы?! Одного «Спирт Рояль» семь ящиков ушло. Папа твой ослеп с него.

– У него и так зрение плохое было. Мальчик мой! – супруга обхватила горячую голову супруга. – Ну что, будешь галифе снимать, полководец?

Литвиненко не отозвался. Анастасия Петровна подставила его лицо под лучи лунного света и обнаружила, что ее благоверный крепко спит. Добрая женщина печально вздохнула, переложила директора на сено, подсела ближе к приоткрытому люку и принялась наблюдать за освещенной желтыми фонарями центральной улицей Усть-Куломска. Из дома напротив раздались чьи-то голоса, потом на пороге появился начальник планового отдела. Он огляделся по сторонам, поднял на пальто воротник и быстро зашагал прочь, пока его фигура окончательно не растворилась в ночной мгле. Через несколько минут с противоположной стороны улицы подъехал «уазик», и из него опять вышел начальник планового отдела.

Анастасия Петровна удивленно вытаращила глаза. Ну не мог Валериан Павлович так быстро обежать деревню, сесть в «уазик» и прикатить обратно! Но и этим все не закончилось. Через десять минут после возвращения Рюрикова домой в глубине дома раздался крик, потом грохот падающей мебели, и на порог выскочил начальник планового отдела с длинной катаной наголо. Даже с крыши было видно, что начальника планового отдела кто-то очень сильно огорчил. Валериан Павлович коротко обернулся по сторонам, на мгновенье замер в размышлениях и побежал в сторону леса, на ходу легко, по-самурайски, перепрыгивая низкие заборы.

Весьма озадаченная увиденным, женщина вернулась к спящему мужу, легла рядом и закрыла глаза.

Свалив папки с ежеквартальной отчетностью на стол секретарши, Литвиненко покинул контору и направился к школе. На перекрестке его окликнул участковый, конвоирующий скованного наручниками гражданина похмельной наружности.

– Старший лейтенант Заварнов! – козырнул он директору и указал на арестованного: – начальник планового отдела сказал, что последнее слово за вами. Оформлять или так… Выговором ограничимся? Пронькин это. Смазчик.

– Чего он начудил? – спросил Юлий Иванович, внутренне досадуя на Рюрикова, который каждый раз норовил свалить на него ответственность.

– За Прокопенчуком с цепью от бензопилы гонялся, – проинформировал Заварнов. – Не понравилось ему, что бригаде Николая Анатольевича двойные премии платят.

– И по две банки тушенки выдают и виски даже, а я виски вообще в жизни не пробовал, – пожаловался Пронькин. – Вкалываем все, а получают только дорожники!

– Ситуация такая сложилась, господин Пронькин, – объяснил директор. – У дорожников девятый день переработка. С ног валятся от усталости. А им еще два месяца, как минимум, в таком ритме работать. Поддержать их необходимо.

– Тогда и меня в дорожники принимайте, я тоже виски хочу! – нахально потребовал смазчик.

– Виски, виски! Самогон твой виски. Так вот, господин Пронькин. Ограничимся выговором, – распорядился Юлий Иванович, не желая омрачать отчетности случаями нарушения трудовой дисциплины.

– Слушаюсь! – вновь козырнул участковый и поволок господина Пронькина на задний двор автомастерских.

Уходя, Литвиненко успел заметить, как милиционер завалил смазчика посреди двора и начал его охаживать кулаками по спитой морде, а когда устал кулаками, в ход пустил тяжелые кирзовые сапоги.

Юлий Иванович поторопился отойти от места «выговора» как можно дальше.

У школьного порога его встретили директор – Марлен Александрович, завуч – Эльвира Адольфовна и учитель физкультуры – дюжего телосложения Слава Рыбаков.

– Счастливы приветствовать вас, господин директор, в нашем очаге образования! – встретил его Марлен Александрович.

– Ждали, так ждали! – поддержала коллегу завуч.

– Старшеклассники сто двадцать с груди рвут, – похвалился Рыбаков, потирая огромные кулаки.

– Простите. Все силы новая дорога высасывает, – извинился Юлий Иванович и спросил: – Как там моя Олечка? Не шалит?

– Что вы?! Что вы?! – воскликнула Эльвира Адольфовна. – Чрезвычайно одаренный ребенок! Впитывает знания, как губка.

– Лихая деваха, – поддакнул физрук. – Я ей слева навесной поставил. А апперкот у нее свой. От природы. Козла валит. Пробовали.

Завуч сердито зыркнула на Рыбакова, подхватила Литвиненко под локоть и потащила внутрь здания.

– Детишки вас в актовом зале ждут, – лепетала она на ходу, – очень они интересуются развитием нашей отрасли. Потом спеть могут. У нас свой школьный гимн. Правда, на немецком.

– Петь не надо, – отказался Литвиненко, – мне скоро в клубе споют. Про развитие расскажу.

Миновав два лестничных пролета, они оказались в актовом зале. Завуч вывела Юлия Ивановича на сцену и усадила на стул. Рядом стоял микрофон на подставке и журнальный столик с графином воды.

Литвиненко посмотрел в зал и обнаружил, что детей в привычном понимании этого слова здесь не было. На первых пяти-шести рядах сидели биологически зрелые особи обоих полов. Девушки поражали пышностью форм, молодые люди – богатырской статью. Лица нескольких старшеклассников украшали густые усы.

– Дорогие дети! – объявила завуч. – У нас в гостях большой гость, известный человек, мастер своего дела – директор нашего леспромхоза Юлий Иванович Литвиненко. Сейчас Юлий Иванович расскажет вам о перспективах развития нашей отрасли в свете последних решений краевой администрации.

– Дети, – как полагается, хорошенько откашлявшись, начал Юлий Иванович, – вы, наверное, сами понимаете, какая у нас непростая работа. С одной стороны, все ясно – лес вали, вези да сплавляй. Но, с другой стороны, все гораздо сложнее. Государство – это очень сложный организм, и каждая промышленная область – это отдельный орган, без которого всему организму плохо придется.

– А мы какой орган? – поинтересовалась губастая барышня в первом ряду.

– Думаю, что мы – рот, – ответил Литвиненко, но подумал и поправился: – хотя нет. Рот в Москве. Мы кишечный тракт. Или нет! Мы – руки. Не обе конечно, только левая. Потому что правая – это наша героическая российская армия. Есть еще вопросы?

Руку поднял молодой человек, причем поднял он левую, а правой продолжал ковырять в носу.