Впереди у меня — целый день, чтобы побыть с семьей, сбегать в университет на занятия… Благо, сегодня у нас две лекции, которые закончатся к пяти вечера. Вернуться, обрадовать домочадцев стажировкой, собрать вещи и уйти.

Ворон заверил, что у меня есть время до девяти вечера. Так что, может, я даже склеп себе найти успею, в котором и отойду к праотцам.

— Держи, — каратель снял с пальца один из перстней, на котором была императорская печать.

— Что это? — я не спешила принять подарок, больше похожий на компенсацию. Сомнительную такую.

— Это амулет называется «Пески памяти» — когда ты умрешь окончательно, твое тело развеется прахом, где бы ты ни оказалась.

Я посмотрела на украшение. Да уж, щедрый дар. Который стоит немало. Но главное, ни один некромант потом не сможет по своей воле вызвать мой дух или найти останки, чтобы поднять их. А значит, для всех я не умру, а просто исчезну.

— Спасибо, — я взяла кольцо. И лишь потом задумалась: оно ведь было не для меня. Вернее, его создали для ворона. А это значит, что он в каждый миг своей жизни был готов вот так «уйти песком в небытие». Не умереть, но навсегда исчезнуть.

— Прощайте, ваше высочество, — чуть склонила голову.

Не будь я магом смерти, возможно, сейчас бы истерила, ревела в три ручья или находилась в прострации по поводу того, что умерла. Но я была некроманткой, которая попрощалась с жизнью в холодных водах, когда тонула и сумела поймать свой дар. Такой же, как и мои сокурсники. Мы жили каждым мигом, взахлеб. Шутили, порою весьма цинично, и, наверное, как никто понимали, что наша жизнь оборвется. Скорее всего, внезапно. И, в отличие от многих, мне достался редкий подарок: попрощаться с близкими.

— Ну что, Арнсгар, увидимся за Гранью, — я вскинула голову.

— Увидимся, — грустно улыбнулся он.

Я повернулась и сделала несколько шагов к дому. Все это — под ожесточенное щелканье секатора, под бдительным соседским взором. А потом неожиданно даже для самой себя обернулась и произнесла:

— Ворон, а из тебя бы мог получиться неплохой некромант.

И, не дожидаясь ответа, поспешила к своему крыльцу. Могла побиться об заклад, что сегодня у госпожи Тамарин случатся многоплодные роды. И в итоге на свет появится не одна раскидистая и кучерявая сплетня про беспутную Тайрин Росс и ее богатого любовника. Ну, хотя бы так. Не всем же быть увековеченными в легендах. Кому — то нужно и в сплетнях.

Дом встретил меня тишиной. Хороший день у главы семейства, эйра Моррис, начинался не ранее часу дня. Плохой, впрочем, тоже. Братья-близнецы о своем распорядке дня не докладывали, но, как мужчины в полном расцвете сил и любви, часто и вовсе не ночевали дома. Хотя, статься, Чейзу недолго ходить в холостяках осталось.

Единственный пораньше мог проснуться дядя Матеуш. Но вчера он уехал с нашим породистым котом Бенедиктом Вторым Неподражаемым на выставку и, статься, вернулся с нее далеко за полночь. Нари же, как дама глубоко замужняя, давно и прочно эйра Норвуд, а не Росс, и вовсе ночевала, как и положено, у себя в особняке, что располагался в престижном районе голубой Ягоды. А к нам приезжала на пару часов. Так что ныне ее в доме не было.

Рассудив, что тихушничать особо не от кого, я прошла в кухню. И там узрела Морриса. Мрачного и решительного, как герой одного из сражений древности. У него даже и награды имелись: за героический двухчасовой сон — мешки под глазами третьей степени, за отвагу, проявленную в неравной схватке с одеялом, — круги вокруг глаз первого ранга и за выдающиеся заслуги перед кроватью — следы от подушки высшего разряда.

— Папа, доброе утро, — я была слегка озадачена такой картиной. — Что-то случилось?

— Да, — мрачно обронил отец. — Моего «Блюцифера» раскритиковали в пух и прах.

— А кто? — я сделала несколько шагов, плавно села на табуретку, напортив Морриса, через стол и заглянула ему в глаза.

— Эксперт. Вон какую статью накатал в «Имперском вестнике»…

Новостной листок, изрядно помятый, со следами то ли томатного сока, то ли крови, лежал на краю стола. Я взяла его, прочитала. Эпитеты «недостаточно ужасна» и «бездарный эпатажник» были самыми мягкими. Я вспомнила отцовского «Блюцифера» — коня, местами лишенного кожи, а кое-где и мышц, с беременной наездницей, рассеченной пополам. Причем, если смотреть с одной стороны, дева была почти нормальной, а с другой — в разрезе и ребенок в ее чреве — лишенным головы. В общем, статуя в духе Морриса Росса — не для слабонервных. Высокое искусство, одним словом, которым хорошо лечить запор и заикание.

— Пап, — я отложила статью. — Если читать все, что о тебе пишут критики, то можно и помереть. От разрыва. Причем не сердца, а себя целиком. Когда ты будешь метаться между троном с короной и обрывом повыше, с которого бы кинуться.

Моррис, до этого внимательно изучавший свои узловатые, жесткие даже на вид руки с задубевшей кожей и черными полумесяцами ногтей, поднял голову.

— Тай, а может, ты и права… не стоит обращать внимания на всякую шушеру, которая тем и знаменита, что брешет громко и звонко.

Я хотела положить свои ладони поверх его рук. Остановилась в последний момент. Поняла, что лучше не надо. Я уже мертвая. И наверняка холодная. А это может насторожить отца, который порою не видит главного, но всегда подмечает детали. Ограничилась лишь:

— Обещай, что будешь слушать не критиков и подпевал, а только себя. Обещаешь? — и доверчиво заглянула ему в глаза.

— Д-д-да, — неуверенно произнес Моррис. Он был бесстрашен. Случись ему выйти на бой, я уверена, — он бы победил. Сколько бы врагов у него ни было. Но то реальных из плоти и крови. А есть противники куда страшнее. Они точат нас изнутри — сомнения и страхи

— Вот и отлично! — Я вскочила со стула и, пока папа сам не обнял меня, протараторила: — Давай я приготовлю тебе чай. Или даже супчик!

— Нет! — поспешно, словно я предложила призвать на нашу кухню всех демонов преисподней оптом, возразил Моррис.

— Поддерживаю, — в дверях появился сонный, перманентно зевающий Генри — один из близнецов.

Он тоже выглядел по-геройски. Правда, судя по ранениям, сегодняшнюю ночь он провел не в плену у подушечки и одеялка, а сражаясь на передовой. Только фронт был любовным. Засос на шее и след когтей на груди. Последний оставила явно большая, очень большая кошечка. Светлый длинный волос, застрявший в его родной пепельной шевелюре, свидетельствовал о масти «кисы».

— Душите вы мои прекрасные порывы.

— Иногда талант отравителя и задушить не грех, — ничтоже сумняшеся парировал братец.

— Вот не надо! — насупилась я, беря половник. Повертела его в ладони. Так, исключительно для кулинарных целей. — Я неплохо готовлю…

— Да, — удивительно покладисто согласился Генри и добавил: — Ты вкусно режешь окорок. А ещё виртуозно варишь яйца!