Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И когда я рассказываю своему дедуле из кофейни все происшествия, он только и говорит: «Забу-удь, иди возьми себе оралет!» Да он помешался на этом своем оралете! Его совсем не удивляет то, что я ему рассказываю. А для меня новость, которая не удивляет других, совсем и не ценная новость. Именно поэтому я особо и не переживаю.
Но если дело доходит до Шюкран-абла, у меня сразу ушки на макушке – слушаю ее внимательнее некуда, а потом улыбаюсь во все свои тридцать два зуба. Шюкран-абла покупает целых пять жетонов! Жених Шюкран-абла служит в армии. Она с помощью этих жетонов звонит ему в армию. Пока сама разговаривает, меня зовет постоять на шухере у телефонной будки.
– Радость моя, постучи в будку, если вдруг кто-то придет, – говорит она и тут же предупреждает: – Только не подслушивай!
«Зачем мне подслушивать-то, Шюкран-абла? В этой бакалее чего только не происходит, знала бы ты! Дедуля деньги бедным раздает, мирит тех, кто поругался. А какие драки случаются у нас в лавке! Какие счета стираются из долговой книги… Я обо всем этом знаю, но никому не рассказываю», – думаю я про себя.
Шюкран-абла заходит в будку и просто теряет там себя. Первые два жетона я не очень люблю. Там все как всегда: «Как ты? Как дела? Все в порядке? Я тоже хорошо. Брат так-то сказал, папа так-то ответил» – и все такое…
После третьего жетона начинается самое интересное. «Я тебя люблю! – говорит Шюкран-абла. – Очень люблю!» Потом клянется. Потом смеется.
Я стою буквально с прилипшими к будке ушами и все слушаю.
«Я так скучаю! – говорит Шюкран-абла. – Но скоро мы соединимся!»
Потом жетоны заканчиваются. Шюкран-абла с раскрасневшимися щеками выходит из будки.
Ее отец не выдаст ее за этого парня. Дедуля вот мою тетю тоже не выдает. Как это раздражает! Однажды я найду способ, как соединить всех влюбленных друг с другом!
Отец Шюкран-абла – Лысый Хасан. Он просто огромный. Высокий, как дэв[4], и у него необъятный живот. Словно он ел, ел и все никак не наедался… И еще он совсем не стесняется своего вида. (Вообще-то, Лысый Хасан абсолютно нормальный человек, но я на него смотрю глазами жениха Шюкран-абла и вижу его таким.)
Некоторые продукты Лысому Хасану я продаю в два раза дороже, делаю ему наценку такую. Если не купит, ну и ладно. Как знает. Других магазинов тут нет, поэтому купит как миленький. Он до сих пор так и не заметил, что я ему наценку делаю. Лишние деньги от этих покупок я откладываю и коплю. Это будут деньги на свадьбу Шюкран-абла. Я так решила.
Когда приходит Шюкран-абла, я даю ей на пять жетонов больше. Таким образом, по-моему, получается очень даже справедливо. Первый раз, когда я дала ей больше жетонов, чем она хотела, она спросила почему.
«Раз в неделю мы устраиваем акцию на жетоны», – ответила я. Если бы я сказала ей, что это на деньги ее отца, она бы от страха ни за что их не взяла.
Пять лишних жетонов для меня значили больше фразы «Я тебя люблю!». В первый раз все было хорошо, они отлично поговорили. Но когда я второй раз дала больше жетонов, они на эти лишние жетоны поругались. Поди пойми этих влюбленных!
Мюрюввет-абла и Ферит-аби тоже были влюблены друг в друга до безумия. Но случилось невероятное. Ее отец сказал: «Не выдам тебя за него!» Мюрюввет сказала: «Я сбегу из дома!» Ферит стал препираться с отцом Мюрюввет, в эту ссору влез кто-то еще… Чего у них только не происходило потом! В конце концов они поженились. А сейчас постоянно ругаются. Они наши соседи, поэтому я всегда слышу, когда они ссорятся.
Ну вот, теперь и Шюкран с женихом ругаются. Хватит! Больше не буду давать лишние жетоны! Не только лишних, вообще жетонов не осталось больше. Лысому Хасану тоже скидку сделала. Ему теперь тоже все по нормальной цене будет. Вот так!
Когда Шюкран-абла пришла в следующий раз, я ей жетоны не продала. Сказала, что не осталось. Продала ей зато лист бумаги, конверт и ручку. Пусть садится и пишет. Чтобы отправить письмо по почте, она все равно придет в бакалею. Потому что письма тоже мы собираем. Раз в неделю дедуля едет на почту и отправляет все письма разом.
Читать письма в тысячу раз веселее, чем подслушивать у будки. Я даже могу исправлять места, которые мне не понравились.
Первое письмо Шюкран-абла было хорошим. Во втором она ерунду написала. Ну, я и убрала последнюю страницу ее письма, а вместо нее написала стихотворение.
Ах, Шюкран-абла… По телефону только и говорила: «Я тебя люблю!» – а в письме написать не смогла. Наверное, испугалась, что кто-то это прочитает. Хотя кому это читать? Только мне. А я и так никому не расскажу. Лучше бы написала, конечно… Но ничего, напишу я. Ведь все равно для стихотворения надо, чтобы оно было не слишком определенным. Достаточно только, чтобы в нем говорилось об обычной жизни Шюкран-абла.
Я утром рано встаю,
Тряпку беру, чистоту навожу.
Если б могла я тебе рассказать,
Брат и отец не понимают меня.
Я беру и к бакалейщику иду.
Любимая бакалея – самая лучшая лавка.
Юркая помощница там очень милая.
Бросить жетон в телефон я хочу,
Ловкая девчушка говорит, что не осталось их совсем.
Ю-ю-юх! Не могу унять бабочек в животе.
(Не забудь, письмо это зашифрованное. А теперь прочитай первые буквы каждой строчки.)
Стихотворение получилось замечательным. Но я не решилась подписать его именем Шюкран. В конце концов, письмо могло быть письмом Шюкран, но стихотворение-то мое! Именно поэтому я написала свое имя и отправила. Если жених ее спросит, пусть Шюкран-абла сама все и рассказывает. Об этом я, что ли, думать должна?
В этой бакалее обо всем одна я, что ли, должна думать?
Блюдо из фасоли
В бакалее я больше всего любила – да что любила, просто обожала! – бутыль с одеколоном. Из нее дедуля разливал одеколон по маленьким бутылкам.
Я на эту бутыль насмотреться не могла. Дедуля поместил ее в углу. Она была большой, даже толстой, сбоку у нее вываливалась помпа – просто сказка! За то, что она стояла в углу в гордом одиночестве, я прозвала ее начальник. Конечно, одеколон продавался и в бутылках поменьше, но именно так, в розлив, было дешевле. Когда я пользовалась этой бутылью, то получала невероятное удовольствие. И впервые в своей профессиональной карьере я намеренно хотела продать покупателям товар подешевле.
Например, я говорила так: «Не покупайте одеколон в бутылках, зачем? Принесите пустую бутылку, а мы нальем туда одеколон. Он еще и пахнет приятно. Настоящий лимонный одеколон. Внутри был самый настоящий лимон, мы собственноручно его оттуда вытащили».
А потом, чтобы тут же покаяться за такое вранье, говорила про себя девять раз: «Тавба, тавба, тавба, тавба, тавба, тавба, тавба, тавба, тавба»[5].
Я в этой бакалее врала как дышала. Но бутыль была такая красивая… Я была готова даже умереть за нее из-за своего вранья! Каждый раз, проходя мимо, я немного выливала одеколона себе на ладони, а потом ходила и вкусно пахла лимоном.
Однажды я услышала, как кто-то сказал: «Если нанесешь немного одеколона на волосы перед тем, как выйти на солнце, то твои волосы посветлеют». Я решила попробовать и как-то раз наклонила голову и буквально вымыла волосы под струей одеколона из бутыли. Пахли мои волосы просто великолепно, но я заметила, что одеколона после этого в бутыли почти не осталось.
Когда в холодильнике заканчивалась газировка, я брала новую в подсобке и ставила в холодильник. Но где же мне было взять новый одеколон? Этого я не знала.
Я пошла в подсобку и обыскала там все бидоны. Вот ведь сто тысяч раз злилась на дедулю и жаловалась сама себе: «Кто ж знает, куда ты положил это так, что я найти не могу?» В итоге найти я ничего не смогла и вернулась в лавку.
Горестно спросила бутыль:
– Что же мы теперь будем делать, начальник?
Тут я подумала: «Что же мне туда налить?» Если дедуля меня раскусит,