Иуда Менц вплоть до своей глубокой старости, когда ему было уже больше ста лет, представлял собою притягательную силу для жаждущих знаний юношей из Италии, Германии и даже Турции, как будто бы они хотели из его уст услышать мудрость уходящей эпохи. Быть учеником Иуды Менца считалось особенной честью и отличием. После его смерти во главе его школы в Падуе стоял его сын, Авраам Менц (1504 до 1526), авторитет которого однако не был нераздельным. Зато туземные евреи ни в одной области не оставили звучного имени.

В отличие от немецких евреев, не умевших даже правильно говорить на языке своей страны, в Италии было немало евреев, знавших латинский язык. Это была эпоха ренессанса, когда ученые придавали значение изящному латинскому стилю. Особенно усвоили себе этот, тогда мировой, язык еврейские врачи, получившие свое образование в Падуанском университете. История науки называет из этой эпохи имя Авраама. де-Балмес (род. 1450, ум. 150 из Леки, лейб-медика и друга кардинала Доменико Гриманиу бывшего в дружбе с еврейским философом, Илией Делмедиго. Этот кардинал был также влюблен как в кабалу, так и в философию, и для него де-Балмес перевел с еврейского на латинский много сочинений из арабской философии. Но еврейской литературе он более ничего не дал, кроме разработки еврейской грамматики, которую богатый содержатель типографии, Даниил Бомберг, перевел на латинский язык и опубликовал после смерти Балмеса. Его более молодой современник, Кало Калонимос из Неаполя, врач в Венеции, создал еще меньше. Он перевёл на латинский язык лишь отдельные сочинения арабского философа, Аверроеса, и немногое добавил к грамматике Балмеса. Иуда де-Бланис или Лаудадеус в Перуджии (еврейские врачи любили тогда, подобно христианским ученым, давать своим именам латинскую форму) помимо медицины относился с уважением также и к кабале и находился в дружбе с мистиком Варухом из Беневента. Овадия или Сервадеус де-Сфорно был врачом в Риме и Болонье; помимо медицины он занимался также Библией и философией и некоторые свои сочинения с латинским переводом он посвятил королю Генриху II Французскому. Однако, поскольку его сочинения доступны критике, они представляются очень посредственными. Все эти еврейские врачи и ученые были далеко ниже испанского коллеги, Якова Мантина, который, будучи заброшен из Тортозы в Италию, много сделал там в качестве врача и философа и оставил после себя очень популярное имя. Мантин очень хорошо знал языки; кроме языка своей родины и своего народа он знал также латинский, итальянский и арабский. Он был одновременно ученым врачом и философом и переводил с еврейского или арабского на латинский медицинские и метафизические сочинения. Он познакомил читающий по-латыни мир со светлым введением Маймонида к сборнику нравоучительных изречений отцов синагоги (Pirke Abot), которое выясняет нравственный идеал иудаизма. Как лейбмедик, он пользовался большим уважением паны Павла III и посланника императора Карла V, Диего Мендозо в Венеции. Но его ученость омрачалась его злым сердцем. Зависть и честолюбие довели его до дурных поступков, доносов и преследования невинных.

В Италии жил тогда человек, который, хотя не проявил себя блестящими произведениями, все-таки превосходил почти всех своих единоверцев чем-то таким, что стоит выше литературных трудов и чем не каждый обладает, а именно здравым смыслом и прямым умом, оценивающим вещи не по внешнему их виду и не с узкой точки зрения. И этот человек, Авраам Фарисол, не был итальянцем по рождению; он был родом (род. 1541, ум. 1525) из французской церковной области, из Авиньона, и по неизвестной причине, может быть из-за нужды, переселился в Ферару. Свое существование он поддерживал перепиской популярных книг и, как кажется, также службой в синагоге в качестве певчего. Хотя он жил в тесном кругу, взгляд его был изощрен, кругозор широк, суждение здраво. Фарисол, как большинство его ученых современников в Италии, занимался толкованием священного Писания, но его значение не в этом. Его превосходство покоится на его маловерии в эпоху самой упорной готовности веровать. Он сам сказал о себе: «я принадлежу к маловерующим в чудеса». Фарисол был первым еврейским писателем, который вместо того, чтоб заниматься звездным небом, астрономией и астрологией (к чему еврейские мыслители средневековья имели слишком большое влечение), стал тщательно изучать географию, исследовать землю и то, что на ней живет, к чему его побудили удивительные открытия южного берега Африки и Индии португальцами и Америки испанцами. Сквозь средневековый туман и обманчивый мираж фантастических образов Фарисол видел вещи в их истинном виде, считал необходимым указывать на это и высмеивал нищих духом, в своем ученом высокомерии презиравших географию, как маловажную науку. В свое время он должен был еще подробно доказывать, что и Книга книг, святая Тора, придает значение пространству и границам стран и что, следовательно, такое знание не так уже совсем неважно. Но из этого вытекали для него следствия, которые разрушали заблуждения средневековья. Для рая, который вера поместила на небо и снабдила фантастическими украшениями, Фарисол искал места на земле. Этим он указал на новую точку зрения для понимания Библии; ее нужно объяснять не аллегориями и метафизическими или кабалистическими преувеличениями, но фактическими отношениями согласно прямому смыслу слов.

Фарисол имел доступ ко дворцу герцога Ферарского, Эрколе (Геркулеса) д’Эсте I, одного из лучших государей Италии, соперничавшего с Медичи в покровительстве науке. Герцогу доставляли наслаждение беседы с ним, и тот часто приглашал его диспутировать с двумя учеными монахами, доминиканцем и францисканцем. Кажется, что частые в Испании религиозные диспуты и духовные турниры повторялись на итальянской почве. Фарисол делал это с философским спокойствием, с необходимой осторожностью и щадил чувствительность противников, где он должен был касаться слабых сторон. Он разбивал догмы христианства доводами разума и стихами из Библии; наследственный грех, воплощение Христа, Троица, претворение гостии, крещение — все это он обсуждал с полной серьезностью, не складывая губ для улыбки. Само собою разумеется, что он дал надлежащее освещение тем стихам Писания, которые обыкновенно приводятся для обоснования учения Иисуса или католицизма, и превратил в ничто их доказательную силу. Фарисолу часто также приходилось в присутствии герцога Эрколе защищать иудаизм от нападок; но в этом случае его доказательства совсем не так сильны и убедительны; они часто кажутся даже слабыми и ничего не говорящими. Между прочим, ему указывали также на уродливое пятно ростовщичества, которым занимались в Италии богатые евреи, чем они грешили, по понятию того времени, одновременно против гуманности и Библии. Фарисол оправдывал взимание процентов с неевреев. Он доказывал: «в благоустроенном, основанном на правах и обязанностях государстве всеобщее братство не может быть проведено так, чтобы каждый обязан» был помогать своему