Поднимаясь по полупустой улице, они все ближе подходили к великой олхи. Далия видела ее только из сада, но сама сюда никогда не спускалась. В замке был собственный маленький алтарь, куда они приносили свои дары. Сейчас же Далия удивилась тому, насколько она, оказывается, большая. Высокая, почти как замок, и широкая, как его бесконечные коридоры. Стоя у ее ног, Далия не могла разглядеть лицо, так далеко оно было. Этот холодный мрамор, покрытый дорожной пылью и заросший мхом, оберегал их столицу. Их страну. Свою святую люди могли увидеть из разных уголков Эверока и, помолившись ей, вспомнить о свете, что однажды рассеял тьму.

– Вот какая она, твоя святая. – Юриэль запрокинула голову, пытаясь что-то рассмотреть наверху.

– А какой святой у тебя? Ар?

– У меня нет святого, принцесса. Я сама себе олхи, сама себе свет, воздух и правосудие.

– Они наградили тебя твоим даром! Так будь благодарна за это, сиаф. Ты должна молиться каждому из них.

– Я не просила их об этом, – огрызнулась Юриэль, будто Далия была в этом виновата. – Они испортили мне жизнь. Они погубили мою семью. Если бы я была… обычной, такой же, как все, отец не умер бы, а брат бы не пропал.

Скрестив руки на груди и уставившись под ноги, замерзшая Юриэль рыла носом ботинка землю. Она злилась.

«Ведет себя как маленький ребенок. Ее явно никто не воспитывал в детстве. Неужто родители не учили ее молитвам?» Она не уважает святых. Отец с матерью уже давно бы выпороли Далию за это.

– Я помолюсь святым вместо тебя. Поблагодарю за дар и извинюсь за грубые слова.

– Если вдруг они ответят тебе, то передай, что они – те еще ублюдки.

Сидеть на холодной земле было не лучшей идеей, но так у них хотя бы получилось спрятаться от смотрителей, которые часто проходили мимо. Беглянки сели с обратной стороны святой олхи, где красивые кусты с цветами опоясывали пьедестал, и лишь иногда выглядывали, ища глазами Соно и Эвона.

– Надеюсь, он… – Далия замялась, ведь ее интересовал только один из них, но вовремя исправилась: – Надеюсь, они в порядке. Их долго нет.

– В порядке. – Юри плохо удавалось скрыть свои переживания, но Далии отчего-то стало легче.

Принцесса вновь наклонилась вбок, аккуратно выглядывая. Фонари освещали лица мимо проходящих людей. Все они были уставшими и грустными. Далия пробежалась по прохожим взглядом и остановилась на одном очень знакомом силуэте. Невысокий пухлый человек накинул на голову черный капюшон. Это был Сэльмон Ларкс, правая рука отца и главный советник королевской семьи.

Глава 7. Соно

Соно не чувствовал вечернего холода. Тело не дрожало, мурашки не бегали по коже, а мокрая одежда лишь тянула его вниз. Оставляя за собой глубокие следы на белом песке, он надеялся сбить с толку смотрителей, которые уже приближались. Доверить Юри Далии было плохой идеей. Она хоть и принцесса, но сама сейчас нуждается в защите. Пытается оправдать убийцу своих родителей, боясь посмотреть правде в глаза. Ничем хорошим это не кончится.

Приближаясь к земле, на которой росли высокие деревья и кусты, Соно почувствовал себя на своем месте. Запах водорослей и соли сменился знакомым холодным ароматом листьев и коры. Зная наизусть все Арасийские леса, Соно понял, что все они одинаковые. Запах, мох, следы диких животных, колючие кустарники и птицы, напевающие свою мелодию. Лишь один раз ему удалось увидеть лес другим – полыхающим ярким огнем.

Тогда ему исполнилось девять. В этот же день Араса праздновала Перерождение дракона. Пока император Комей Ку принимал гостей во дворце, верная свита со стражей и вереницей лошадей одаривала деревни, помогая подготовиться к холодной зиме. Люди же взамен молились им, прося передать их просьбы Ару – тому самому дракону, что окружал дворец. Тогда родители первый раз взяли Соно с собой. Отец был одним из ближайших советников императора, его левой рукой, его голосом и совестью. Вторым после придворного сиафа, которого Соно никогда не видел, но папа говорил, что тот был хорошим человеком и верным другом… Пока не предал весь имперский двор. Его имя нельзя было произносить, обсуждать его самого запрещалось. Отчего-то император держал сиафа в тайне, которую хранил от жителей Арасы весь двор.

В тот день Соно спал на коленях матери в трясущейся на кочках карете. Раньше она оставалась вместе с сыном, не бросала его на попечение нянюшек, а праздновала Перерождение дракона вместе с ним. Но в этот раз отец настоял и пригласил в поездку всю семью.

– Правильно ли мы сделали, взяв его с собой? – липкий сон прорезал тихий женский голос.

– Он уже стал взрослым, Кио. Когда-нибудь он займет мое место, и после праздника дракона я наконец смогу привести его во дворец.

– У меня плохое предчувствие, Такеро. Нам надо было остаться. Мы с Соно пошли бы к Шисуно. Тэмишо был бы рад увидеть своего лучшего друга.

Отец взял ее за руку, оставляя холодный след на животе Соно: ее теплая ладонь больше не согревала его.

– Все будет хорошо. Сиаф предсказал хорошую поездку, да и нас окружает стража. Не бойся ни за себя, ни за Соно – я вас защищу.

– Я не верю ему, Такеро. Прошлый сиаф императора уже предал вас, обокрал своего господина и сбежал.

– Да. И мы никогда ему этого не простим. Но сейчас не думай об этом. Мы наконец-то встретим праздник вместе, помолимся Ару и к ночи вернемся домой.

Соно делал вид, что спит, подслушивая родителей, которые, похоже, начали целоваться. Мерзкий звук смутил его, и, не желая даже представлять это, он неестественно зевнул и потянулся.

– Как ты вовремя проснулся, мы почти подъехали к деревне.

– Я так хорошо поспал. – Кивнув, Соно поклонился матери, а она в ответ потрепала его по волосам.

Ее белое от пудры лицо озарила улыбка, а на щеках появились ямочки, в которые Соно сразу же захотелось ткнуть пальцем. Но отец опередил его, нежно погладив маму по щеке. Она была красива: длинные черные волосы, собранные в высокий пучок, украшали кандзаси[5], а дзюни-хитоэ[6] цвета ириса, сине-зеленое со сливово-розовой подкладкой, идеально подходило ее тонкому телу и белому лицу.

– Мне тоже сложно оторвать от твоей матери взгляд, Соно.

– Спасибо, Такеро, – сказала мама смущенно.

Отец, поправив очки на переносице, отряхнул свой сокутай[7]. Притянув сына к себе, он обнял свою семью, и Соно уткнулся носом в слои шелка. Он любил своих родителей. Ему казалось, что этим всепоглощающим чувством можно затопить Арасу. Сердце полыхало огнем, громко отдаваясь в ушах. Улыбка вот-вот порвала бы его щеки, но повозка остановилась, и дверь в карету открыл один из стражников.

– Мы прибыли, Такеро-асэй[8].

Он глубоко поклонился и шагнул в сторону, ожидая, когда они выйдут. Холодный ветер наступающего вечера сразу остудил покрасневшее лицо Соно.

– Не отходи далеко, сын. Держись рядом с матерью и присматривай за ней, пока я буду принимать жителей деревни.

Отец покинул карету и, подав руку маме, помог ей спуститься. Соно нехотя вышел следом. Толпа людей уже ждала их и, окружив повозку, поклонилась советнику императора.

– Приветствуем вас, Такеро Ито-асэй, и благодарим за то, что этот праздник вы встретите вместе с нами, – старик с палочкой, видимо самый старший, заговорил раньше всех.

– Я принимаю ваши приветствие и благодарность, взамен обещаю выслушать молитвы, которые покорно донесу святому Ару и императору Арасы Комей Ку. Это моя супруга, госпожа Кио Ито. – Мама поклонилась всем жителям. – А это мой сын Соно Ито. – Он повторил за мамой, поклонившись так низко, как только мог.

Жители поклонились им в ответ.

– Наши кони загружены подарками от императора, стража отнесет их к вашим домам. А сейчас давайте пройдем в святилище для общего молебна.

Отец, сопровождаемый толпой, ушел в небольшую