— Понимаю, — кивнул Адам Пул. — С некоторым усилием, конечно.

— Кажется, я и сам теперь попал в дурацкое положение, — рассмеялся Персифаль.

— В каком смысле? Это связано со мной или Адамом?

— Хочется думать, что не с вами обоими. Скорее с Беном… — Персифаль глуповато хихикнул и заискивающе посмотрел на Пула, который вовсе не глядел в его сторону. — Ну, я насчет роли… Я понимаю, что говорю немножко не в струю, не в такт, так сказать, но мне казалось, что я все же смог бы ее сыграть. То есть действительно сыграл бы, и без дураков.

Было совершенно очевидно, что он говорит все это в расчете на Пула. Мисс Гамильтон переводила глаза с одного на другого… Наконец она заметила деланно небрежным тоном:

— Ну, милый мой, я тоже в этом уверена, но ты же сам сказал, что приходится получать то, что получается… И все-таки согласись, что у Бена есть нюх на подобные вещи…

Мистер Персифаль снова засмеялся.

— Ну конечно, конечно! Кто спорит! Четверть века на сцене! Извините меня, Мне просто не стоило об этом заговаривать. Честное слово, мне очень неловко.

— Не надо устраивать душевный стриптиз перед самой премьерой, Перри, — недовольно бросил Пул.

— Ну извини меня, Адам, я напрасно все это выплеснул, — повторил Персифаль, и Мартина, пристально посмотрев в его сторону, вдруг разглядела сетку полускрытых густым слоем грима глубоких морщин на его лице, и решила, что мистер Персифаль далеко не так молод, как его герои…

Пул сказал:

— Знаете что, друзья, у нас в четверг будет премьера. А это дело и эти разговорчики тянутся уже больше месяца. И мне кажется, что все споры сейчас попросту лишены смысла.

— Именно это я и пыталась объяснить доктору, — заметила мисс Гамильтон.

— Кому? А, Джону? Я сегодня его видел издалека, он носился по театру… — заметил Пул. — Мне надо бы с ним перемолвиться словом. Да и с тобой, Перри, гоже не мешало бы обсудить кое-что… Я имею в виду ту сцену у окна во втором действии. Ты плохо, очень плохо уходишь со сцены за кулисы. Медлишь, топчешься… Тебе нужно там выставить Бена как бы на первый план, понимаешь? Это там самое важное.

— Господи боже! — скривился Персифаль. — Да я все прекрасно понимаю! Но это совсем другая, совершенно отдельная беда. Ты вообще-то обращал внимание, что делает Бен в этой сцене? А как быть с тем моментом, где он возится с моим носовым платком? Он же просто не отпускает меня! Не могу же я насильно оторвать от себя его руки и выйти?!

— Ну хорошо, если ты хочешь, я продумаю и скажу тебе, как тут надо поступить.

— Кстати сказать, Джон тоже беспокоится насчет этой сцены, — заметила мисс Гамильтон.

— Тогда ему следует поговорить со мной! — недовольно откликнулся Адам Пул.

— Ну ты же знаешь нашего Джона, разумные поступки для него — признак болезни…

— Мы-то все это понимаем! — Персифаль приподнял брови. — Меня только тревожит, что и публика начинает это понимать!

— На твоем месте, Перри, я бы не стал пускать шпильки в адрес нашего общего дела, — окоротил его Пул. — Резерфорд написал крепкую пьесу, и не хотелось бы, чтобы кто-то из нас потерял интерес к ней…

Персифаль покраснел и направился к двери.

— По-моему, я вам всем надоел, — сказал он. — Пойду-ка я лучше сфотографируюсь, как прилежный мальчик. Там как раз фотограф пришел.

По дороге он оглядел висевшее на вешалке сценическое платье мисс Гамильтон, провел по нему рукой и пробормотал:

— Восхитительно… Просто восхитительно… Если только позволительно выразить свое мнение актеру второго плана.

С этими словами он вышел.

— Дорогой мой, ты не слишком ли заносчив с Перри? — сказала мисс Гамильтон Адаму Пулу совсем другим тоном.

— Не думаю. Он ведет себя как последний осел. И к тому же он не способен был бы сыграть на месте Бена. Он рожден быть второразрядным актером.

— Он просто кажется таким.

— А если все пойдет так же, таким же станет и Бен.

— Ох, Адам, не пугай меня!

— Ладно. Ты одета, Элли? Пришел фотограф, надо работать.

— Мартина, подавай туфли! — распорядилась Элен. — Все, милый. Через две секунды я готова.

Мартина застегнула ей туфли, и мисс Гамильтон удалилась, шелестя широким подолом блестящего платья. Адам Пул обернулся к девушке и проронил:

— А вам теперь следует быть наготове, рядом со сценой. Возьмите-ка с собой грим, зеркало и все эти штучки и идите туда… Мисс Гамильтон может понадобиться подправить прическу.

Мартина собрала все вещи и уже собиралась уходить, но Адам Пул не трогался с места. Он смотрел в зеркало. Посмотрела туда и Мартина. В зеркале они отражались рядом — плечом к плечу.

— М-да, — протянул Адам, — удивительно, не правда ли? — и вышел.

* * *

На сцене Мартина впервые увидела всю компанию вместе. Оказалось, что в пьесе задействовано всего шесть актеров. И все они уже были знакомы Мартине. Сперва она видела всех их в картинных позах на фотографиях в фойе. Потом — в гримерной. Она уже дала им свои собственные краткие клички-амплуа — мисс Гамильтон у нее была Первая Дама, примадонна, Гая Гейнсфорд — Наивная Девушка, инженю, Дорси — Типаж, Перри Персифаль — Юноша. Кларк Беннингтон — увы, всего лишь Пьющий Актер… Только для Адама Пула она никак не могла подобрать прозвища, и на язык все время просилось гадкое слово «Хозяин», которое отдавало чем-то ветхозаветным…

К этой шестерке следовало добавить еще и автора — Джона Резерфорда, чья эксцентричность, кажется, превосходила все слухи о нем, — а также ряд прочих фигур: распорядителя сцены, помощника режиссера, рабочих сцены…

Актеры двигались нарочито уверенно, словно уже играя премьеру, а рядом со сценой стоял человек в балахоне. Тонкая длинная шея по-птичьи высовывалась из широкого ворота, делая своего обладателя похожим на страуса. Он, казалось, не принимал участия в действе, однако все то и дело на него посматривали. Все звали его Джейко. Человек-страус управлял перемещением юпитеров, командовал осветителями, расставлял актеров на сцене. Он же образовал из всех исполнителей некий полукруг, в середину которого вплыла очаровательная и блестящая мисс Гамильтон…

— Милый Адам, надеюсь, Джейко будет снимать без вспышки? — осведомилась она, не ослабляя улыбки. — Иначе на фото получится компания сельских идиотов с бессмысленными улыбками, а что касается меня, то я буду просто ведьмой наутро после сожжения…

— Если ты выдержишь не шелохнувшись три секунды, вспышки не понадобится, — сказал Адам Пул.

— Я выдержу что угодно! Особенно если ты мне немного поможешь…

— Ну давай попробуем. — Пул направился к ней. — Вспомни сцену из конца второго акта.