получения практических навыков в изучаемых науках нужны были опытные знатоки – профессионалы своего дела, и в этом ему необыкновенно повезло. Судьба свела Н. М. Пржевальского с выдающимися личностями того времени: польским ботаником, кандидатом естественных наук Ежи Александрович (Jerzy Aleksandrowicz) и зоологом Владислав Тачановский (Wladislaw Taczanowski).

Александрович в начале своей научной деятельности преподавал ботанику, зоологию и сравнительную анатомию, позже минералогию в школах Варшавы, а также других школах Польши. Он был профессором ботаники в бывшей Варшавской медико-хирургической академии, затем в «Главной школе» и, наконец, читал эти же самые предметы в позднее открывшемся Варшавском университете.

Пребывая на посту директора Варшавского ботанического сада в 1864–1878 годах, Александрович с большим усердием привёл его в надлежащий порядок. Он основал образцовый помологический сад на территории Агрономического института в Маримонте, в окрестностях Варшавы, в 1864 году, где проводил фенологические[94] и цветочные исследования.

Здесь Н. М. Пржевальский с ним и познакомился, постоянно посещая учёного, закрепляя у него приобретённые из книг сведения о растениях. Польский учёный-практик обучил его сбору, этикетированию и сушке растений, а также монтированию гербарных листов и хранению гербарных коллекций. Данные навыки в дальнейшем помогли будущему путешественнику в его работе по исследованию флоры Центральной Азии и Уссурийского края.

Среднерусскую флору Николай Михайлович изучал очень основательно, составляя гербарии из растений Смоленской, Радомской и Варшавской губерний.

Но для приобретения знаний по изучения фауны Пржевальский нуждался в подготовленном специалисте, имеющем опыт изготовления чучел животных и птиц. И он основательно принялся за изучение орнитологической и маммологической фауны Царства Польского и других стран. В этом помог В. Тачановский, преподавший ему полезные сведения по данной науке, а главное зоолог обучил его на практике профессионально набивать чучела и препарировать птиц. Драгоценным приобретением оказалось впоследствии это искусство для путешественника, собравшего замечательные коллекции, обогатившие мировую науку. Тем более, что к тому времени графы Браницкие[95], совершившие путешествия в 1863 году, доставили Тачановскому богатый научный материал, который он обобщил и получил возможность написать обширные сочинения о птицах Сибири[96] что очень заинтересовало Пржевальского и помогло ему в изучении животного мира этого края.

Годы спустя, Пржевальский часто посылал ему из глубин Азии, различные образцы для зоологического музея (университета Варшавы), куратором которого в последнее время был польский профессор. С ним он поддерживал постоянные отношения, как в начале своей учёной карьеры, так и до конца своей жизни часто обращался к нему за советами[97]. В своей автобиографии, он вспоминал:

«В 1875 году я встретился со старым другом Taczanowski в Варшаве, где в тихом уголке музея проводил с ним часы в беседах, вспоминая старые времена и восхищаясь его коллекцией птиц[98]. Многие редкие виды, из них были так же присланы мною»[99].

Владислав Тачановский, стал хорошим приятелем Николая Михайловича, много сделавшим для расширения его кругозора. Он убедил его трезво посмотреть на вещи и оставить мечты об экспедиции в Африку. Ведь эта далёкая мечта требовала слишком значительных средств, которых у Пржевальского не было. Он же и посоветовал обратить внимание Пржевальского к Азии: здесь тоже открывалось богатое поле для исследований, и путешествие казалось более реально осуществимым.

Общаясь с Пржевальским в Варшаве, учёный теоретически и на практике подготовил его к первому научному путешествию по Уссурийскому краю. Именно в данной экспедиции в дальнейшем раскрылся талант Н. М. Пржевальского как географа, путешественника, ставшего гордостью русской науки[100].

«После достойного участия в трудах редакционных комиссий по крестьянскому делу в России, военный министр Д. Милютин, в 1863 году, призван был к составлению законов, которые должны были переродить Польшу, вызвать из ничтожества массы ее сельского населения и связать как их, так, по мере возможности, и другие не прямо революционные сословия поляков с Россией.

Задача была трудная. Первым делом его было нейтрализовать революцию политическую, но не жестокими реакционными мерами, не казнями и ссылками, а коренными экономическими и социальными преобразованиями. Этому соответствовали указы 19 февраля 1861 года о наделении крестьян землями на счёт шляхты и об устройстве самоуправления в сельских общинах, причём паны-революционеры, вчера ещё распоряжавшиеся поселянами как „быдлом“, очутились в прямой зависимости от этого быдла, успевшего притом скоро доказать, что оно способно вести общественные дела.

Для проведения в жизнь этих радикальных законов Милютин умел составить надёжную фалангу молодых деятелей, которые глубоко прониклись величием своего призвания и исполнили свою задачу добросовестно и с энергией. Их благородной, честной деятельностью русское имя впервые было высоко поднято среди поляков, которые только что в течение нескольких лет унижали все русское»[101].

Как известно, с 1863 г. до второй половины 1864 г. в Сибирь прибывает новый контингент интеллигентных людей с европейским менталитетом и образованием. В основном в Российскую глубинку попадали ссыльные каторжане или поселенцы. Не желая прерывать свою научную деятельность, они старались быть полезными стране, осудившей их на скитания. Что парадоксально, но именно в условиях изгнания польские деятели науки сумели добиться наиболее эффективных результатов своих трудов и смогли сделать уникальные в мировом масштабе научные открытия.

Кем бы они стали, если б остались на Родине? Поэты – сочиняли бы посредственные стихи, предприниматели – были бы хорошими хозяевами, каких много, учёные, деятели науки – стали бы самое большее преподавателями в каком-нибудь заурядном университете или учителями в средней школе? А Сибирь, в итоге, волей судьбы стала для них, и вообще для самых талантливых естествоиспытателей, – не только местом ссылки и каторги, но также той землёй, где особый восторг вызывала уникальная природа этого чудного края. Благодаря своей стойкости и необычайной увлечённости работой, которой они занимались, думая о благе непознанных земель России, они смогли максимальным образом и в относительно короткий период времени совершить открытия невиданного до того времени масштаба[102].

В их числе – доктор медицины и хирургии, профессор Главной Варшавской школы биолог и врач Бенедыкт Дыбовский (Benedykt Tadeusz Dybowski-польск.), орнитолог Виктор Годлевский (Wiktor Godlewski-польск), а также геологи Иван Дементьевич Черский (Jan Stanislaw Franciszek Czerski-польск).

Пржевальский пользовался услугами польского изгнанника А. Л. Чекановского – выдающегося геолога Сибири, (Геолог, палеонтолог, географ, картограф, путешественник вёл метеорологические и геологические исследования), который в 1874 году польский учёный подготовил монографию о геологической структуре изучаемых районов, сопроводив ее геологической картой.

Большую помощь в науке оказал И. Д. Черский. Геолог, палеонтолог, географ, зоолог, метеоролог, археолог, этнограф, исследователь, путешественник. В 1871 году переселился в Иркутск, где начал первые исследования, главным образом под руководством Александра Чекановского. Благодаря помощи другого ссыльного, Дыбовского, он стал библиотекарем Сибирского