для элегантного платья по последней моде, с небольшим шлейфом, оборками на бедрах под панье[3] и накидкой, а может, хватит и на поясную сумочку. Не то чтобы я когда-либо шила что-то подобное, но уж расход ткани по модели всегда могла определить. Рядом с тремя рулонами лежали портновский метр, большие ножницы, мел и несколько выкроек из плотной бумаги.

На столике для вышивания я заметила журнал мод с французским названием.

Как было несложно понять, меня позвали сшить из этой великолепной ткани одно или даже несколько вечерних платьев по последней парижской моде.

– Я не смогу! – воскликнула я, не веря своим глазам. – Те платья, что я умею шить, намного проще! Да и с парчой я еще никогда не работала.

Я знала, что шить из парчи очень сложно, она все время выскальзывает из рук и расползается во все стороны, когда ведешь строчку, а если она еще и раскроена по диагонали, то проблем не оберешься.

– Вам следует обратиться в «Прекрасную даму» или в «Высший шик», – я знала, что в этих ателье работают не только с собственными материалами, но и с тканями заказчика, но не осмеливалась спросить, почему они просто не закажут платья в своем любимом парижском Printemps, как привыкли делать раньше: внезапный кульбит от этого источника чудес к бедной домашней портнихе казался мне головокружительным.

– Я не смогу, – повторила я. – Обратитесь к кому-нибудь другому.

– Не беспокойся, мы справимся сами, – холодно сказала синьорина Джемма. – Тебе нужно только помочь нам со швами и отделкой. К счастью, сегодня нам предстоит только кроить и наметывать, а вот завтра тебе надо будет принести машинку.

Она решительным жестом потянула к себе ближайший рулон в зелено-голубых тонах и развернула на столе большой отрез этой восхитительной парчи с ярким рисунком, изображавшим вишню в цвету. Младшая синьорина, Ида, подошла к столу с выкройкой и подушечкой с булавками, а ее мать и сестра ставили греть утюги. Я глазам своим не верила!

Ниже я раскрою вам тайну, о которой по крупицам разузнала за следующий месяц, секрет, о котором поклялась никому не рассказывать. Впрочем, с тех пор прошло так много времени, да и после разразившегося скандала тайну эту узнал весь город – так что, думается мне, никаких обещаний я уже не нарушу.

Если коротко, то семейство Провера все эти годы нас обманывало. Они никогда, ни единого раза не заказывали одежду из Парижа: все платья тайком шили сами синьоры, причем полностью вручную, даже без швейной машинки. И каждый раз добивались таких замечательных результатов, что никто ничего не замечал. С другой стороны, знаете, что говорила моя бабушка, когда мы останавливались у дорогих витрин, чтобы полюбоваться на привезенные из столицы платья работы знаменитых модельеров? «Как думаешь, дитя мое, кто их сделал? Неужели богини, спустившиеся с небес? Нет, их сшили женщины, такие же, как мы, только более умелые и опытные, – а потом, вздохнув, добавляла: – …и, разумеется, за гораздо большее жалованье».

Впрочем, настоящие парижские платья, которыми можно было вдохновляться, в доме Провера тоже имелись – но только много-много лет назад: об этом я узнала от синьоры Терезы, которая, доверяя моей клятве, время от времени откровенничала со мной в минуты отчаяния. Эти платья были частью достойного принцессы приданого, которое ее бесконечно щедрый отец заказал ей из самых роскошных магазинов Европы. Платья для церемоний, балов и театра, летние и зимние, жакеты и юбки для прогулок, пальто и накидки, изысканнейшие верхние и нижние рубашки и к каждому платью – корсет, подходящая шляпка, зонтик, перчатки и туфли. Наверное, не хватило бы дней в году и часов в одном дне, чтобы все их переносить. Платья привезли в больших коробках из прочного картона, выстланных светло-голубой гофрированной бумагой с тисненной золотом надписью Printemps и названиями некоторых других магазинов Брюсселя и Лондона. Казалось, что в доме Провера не найдется достаточно шкафов и комнат, чтобы все их разместить. Адвокат Бонифачо, в ту пору еще молодожен, гордился тем, что выводит в свет жену, чья элегантность затмевала саму королеву Маргариту вместе с ее придворными дамами. Но стоило им вернуться домой, где молодая жена в отсутствие горничной мучилась с крючками и лентами, чтобы снять с себя выходное платье, как он саркастически замечал: «Наслаждайся, пока они в моде, потому что новых я, разумеется, покупать не буду – ни в Париже, ни даже здесь, в городе».

Бедная синьора Тереза, в родительском доме привыкшая к достатку и роскоши, из-за скупости мужа внезапно вынуждена была жить в столь стесненных обстоятельствах, что добрую половину дня лежала ничком на диване в слезах, нисколько не боясь, что услышат слуги, – потому что слуг в доме Провера не было, если не считать не покидавшей кухни босоногой девчонки, дочери какого-то крестьянина, арендовавшего у адвоката землю. Служила она за жилье и еду – последней, правда, ей перепадало немного.

Хозяйские обеды и ужины тоже были такими скудными, что многочисленные кузины и племянницы невесты перестали принимать на них приглашения, ведь на первое там подавали супы, где единственными ингредиентами, помимо воды, были пара листиков цикория и ползубчика чеснока – ни горсточки вермишели, ни даже капли масла; на второе – маленький кусок вареного мяса да одна картофелина, а на десерт – один-единственный фрукт, чаще всего заветренный и сморщенный.

Но больше всех прочих лишений юную жену унижал тот факт, что она не могла самостоятельно распоряжаться ни одним чентезимо. «Зачем тебе деньги? Что ты будешь с ними делать?» – спрашивал адвокат. Все продукты, включая вино и масло, ему привозили из деревни, с земель, которыми он владел, так что платить за них было не нужно. В лавке, куда приходилось неизбежно обращаться за свечами, мылом, иголками, посудой, соленой треской и другими необходимыми мелочами, адвокат открыл счет, который оплачивал лично раз в год, придирчиво изучая список покупок. И если он находил, что количество использованных иголок или свечей хоть немного превышает прошлогоднее, жене было не избежать строгой проповеди о бережливости в домашнем хозяйстве.

В доме отца синьоры Терезы возле двери всегда стояла серебряная чаша с мелочью, откуда они с матерью, выходя, брали немного монет, которые могли понадобиться на милостыню, чаевые, извозчика до центральной площади или чашку горячего шоколада в «Хрустальном дворце», и за эти деньги они не должны были ни перед кем отчитываться. В доме Провера такие расходы считались излишними, наносящими тяжкий ущерб семейному капиталу. Приданое невесты было в полном объеме включено в этот капитал и сразу же вложено в акции и новые земли. Отец Терезы, обнаружив, что у дочери не осталось даже небольшого содержания для личного пользования, предложил за собственный счет выписать ей новое, но зять обиженно заявил, что не допустит этого. «Я вполне способен сам обеспечить жену, – сказал он. – Со мной она ни в чем не нуждается».

Стоит ли говорить, что счёта в магазине тканей он ей не открыл и ни разу не позволил жене воспользоваться услугами ателье: «Той горы кружев и лент, что купил отец, хватит тебе до конца жизни. Как, впрочем, и перчаток, обуви, простыней и прочего белья».

После рождения второй дочери, когда помощи единственной служанки молодой матери стало не хватать, адвокат Бонифачо решил взять приживалкой синьорину Джемму, свою двоюродную племянницу, сироту без гроша за душой, к которой до того времени не проявлял никакого интереса. Проведя все детство в монастырском пансионе, где в обмен на еду и кров приходилось много и тяжело работать, она была счастлива наконец-то обрести семью и очень привязалась к обеим девочкам, которые называли ее тетей. С детства привычная к спартанскому образу жизни, синьорина Джемма не только легко приняла домашние ограничения, навязанные ей дядей, но и, в отличие от синьоры Терезы, с которой прекрасно ладила, как если бы та была ей сестрой, закатав рукава и оглядевшись по сторонам, всеми возможными способами пыталась эти ограничения облегчить. Со временем она увеличила число кур в апельсиновом саду, выбрав из них лучших несушек, и выяснила, кому можно сбывать яйца, которые тайком собирала и каждые два дня относила на рынок, – семье хватало и тех, что привозил крестьянин-арендатор на своей телеге вместе с овощами и фруктами. Ей удалось также найти способ время от времени продавать из-под полы несколько бутылок масла и вина того же происхождения. Поскольку это не нарушало утвержденных им принципов, адвокат не возражал, делая вид, что не замечает этой мелкой подпольной торговли, объем которой месяц от месяца и год от года только увеличивался, принося обеим женщинам стабильный и неподконтрольный хозяину дома доход.