к Эрге, пунцовой от стыда, и, ободряюще похлопав по плечу, произнес громким, властным голосом:

– Я беру эту. Проследите, чтобы она была готова к трем часам пополуночи.

* * *

Вскоре после того, как протяжный и заунывный возглас стражников в шестой раз нарушил ночную тишину, Трюкач покинул укрытие. Он осторожно отогнул нижние ветки куста и выбрался из ямы с бесшумной грацией змеи, призвав на помощь всю свою ловкость.

Караульные на вышке шумно зевали, отчаянно борясь со сном, что не мешало им во всех подробностях обсуждать прелести некой Агелины и одновременно возмущаться ее аморальным поведением. Специально дразнит их, зараза, регулярно допускает к своему телу какого-то ничтожного купчишку, а на них, доблестных воинов, красавцев в самом расцвете сил, смотрит как на пустое место… ох, дождется, доиграется! Не то что этот купчишка – сам торговый старшина Кольруда не сможет ей помочь, когда они подстерегут ее в укромном местечке, и… Дальше шли такие скабрезные фантазии, что впору было покраснеть, но это хорошо: воздыхатели, оскорбленные в «лучших чувствах», едва ли горят служебным рвением, бдительности от них ждать не стоит.

А разве он сам во время вынужденного ожидания не исходил бессильной злобной тоской, представляя, как Малютка сейчас нежится в объятиях Барона, и разве не пришло ему в голову – в который уже раз, – что их главарь вполне может погибнуть, и тот, кто займет опустевшее место, по праву завладеет и Малюткой!

Мало того: новый главарь вознесется к таким сияющим высотам власти и богатства, о которых совсем недавно страшно было даже мечтать…

Трюкач крепко, до боли сжал зубы, беззвучно выругав себя за несвоевременные и неуместные мысли. Сейчас нельзя отвлекаться от дела, слишком многое стоит на кону. А потом видно будет. Стрела может прилететь с любой стороны, да и нож легко спрятать в рукаве, выжидая удобного момента, а после, в сумятице и давке… Попробуй-ка разбери, чья рука его держала!

В конце концов, это будет только справедливо. А ведь даже Священная Книга превозносит справедливость как одну из главных добродетелей.

Если бы они с Одноглазым тогда не зашли в трактир опрокинуть по кружечке доброго хмельного пивка…

Он медленно полз вдоль стены, удаляясь от ворот и осторожно ощупывая каменную кладку, чтобы не пропустить нужного места. С правой стороны тянулись еле различимые в ночной тьме зловещие колючие струны проволоки.

* * *

Человек, спускающийся по крутой лестнице в подвал, был не просто грузен, а чудовищно, безобразно толст. Казалось, будто движется студенистая, дрожащая на каждом шагу масса, обтянутая самым дорогим шелком.

В роду графов Леманов, потомственных повелителей провинции Коунт, все мужчины были дородными, но нынешний обладатель титула и украшенной рубинами короны превзошел и отца, и деда, и прадеда. А может быть, и целую вереницу более далеких предков. Аппетит графа давно служил темой анекдотов для высшего сословия и злобной ругани для сословия низшего, а настойчивые напоминания его личного лекаря о вреде непомерного чревоугодия пропадали впустую. Граф просто-напросто отмахивался от них, как от назойливой мухи.

Стражник, сидевший на трехногом табурете у запертой двери, торопливо вскочил, вытянулся в струнку, пожирая преданно-испуганным взглядом своего господина и повелителя.

– Здравия желаю, ваше сиятельство!

Леман небрежно кивнул в ответ, затем молча указал пухлым пальцем на огромный замок: дескать, открывай!

Со скрипом провернулся ключ, потом пронзительно завизжали петли.

Граф досадливо поморщился:

– Сколько раз повторять, чтобы смазали! Пользуетесь, негодяи, моей добротой… Ох, дождетесь, кончится мое терпение!

– Виноват, ваше сиятельство! – пролепетал перепуганный стражник. – Сей же час… то есть сию же минуту все будет исправлено! Дозвольте отлучиться… – он, стуча зубами, кивнул в сторону караульной каморки. – За маслом…

Леман покачал головой:

– После смажешь. Когда я уйду.

– Слушаюсь, ваше сиятельство!

Граф переступил порог, нащупывая в кармане второй ключ – от особой камеры. Этот ключ он всегда носил с собой, а дубликата не было ни у кого. Даже у начальника его стражи, которому Леман много раз доверял собственную жизнь.

* * *

Ее все больше и больше терзало инстинктивное чувство надвигающейся опасности.

Оно было необъяснимо и нелепо. Что, в самом деле, может ей угрожать? Мадам Анни – влиятельная женщина, среди ее постоянной клиентуры такие люди, чьи имена лучше не произносить даже мысленно, а не то что вслух! Она не допустит, чтобы с одной из ее лучших «девочек» стряслась беда. Надо отдать должное старой жабе: пусть скупая до отвращения, пусть любит изображать святошу, рассказывая, как трогательно заботится о своих дорогих крошках (интересно, догадываются ли легковерные собеседники, что она нещадно штрафует «крошек» за малейшую провинность, раздает оплеухи, а иной раз и сечет розгами), но защиту все-таки обеспечивает. Если клиент захочет развлечься с девушкой не в «Белой Лилии», а в каком-то другом месте, он всецело отвечает за ее безопасность – таково одно из самых строгих правил мадам, известное всему Кольруду. Можно не сомневаться: она напомнила о нем странному посетителю в маске и убедилась, что ее слова восприняты с должной серьезностью.

Да и какая опасность может грозить, если имеешь дело с умным и солидным мужчиной, а именно таким и был клиент! И не только умным и солидным, а еще… хорошим. Пусть это звучит наивно, по-детски, но так хочется верить, что она не ошиблась. Очень жаль, что маска не позволила увидеть его лицо: можно смело биться о заклад, что оно такое же хорошее – располагающее, обаятельное лицо доброго человека… Пусть он выбирал одну из них как товар в лавке, что с того? Они, в сущности, такой же товар, только живой. Важно не то, что он делал, главное – как делал. И что и как говорил при этом. Случилось почти невозможное: после разговора с ним она вдруг ощутила себя не продажной девкой, не вещью, предназначенной для ублажения похотливых самцов, а живым человеком. Просто женщиной – молодой, красивой и очень несчастной. И ей до слез, до нервного срыва вдруг захотелось, чтобы этот странный и добрый человек выбрал именно ее, Эргу. Если ему будет хорошо с ней, – а уж она постарается! – тогда, может быть, он придет еще не один раз, и эти встречи будут для нее самым настоящим праздником.

Когда же она услышала его фразу о строгих инструкциях, которые он обязан соблюсти, и поняла, что выбранная девушка будет предназначена для кого-то другого, ноги чуть не подкосились, а стены хозяйкиного будуара поплыли перед глазами. Разочарование было ужасным, как если бы не только спустили с сияющих высот на грешную