Проклятый южанин прав: он до сих пор носит корону Правителей и восседает на троне предков только потому, что члены Тайного Совета грызутся, словно пауки в банке. Будь у Лемана больше сил и влияния, трон и корона достались бы ему, и мерзкий толстяк даже не считает нужным скрывать, насколько страстно он желает этого. Но высшее дворянство из северных провинций скорее удавится, чем покорится южанину; оно столь же страстно хочет посадить на трон своего земляка, графа Шруберта, занимающего должность Хранителя Печати. Те же, кто еще не примкнул ни к той ни к другой партии, ведут себя, как продажные девки, бесстыдно предлагая свои голоса тому, кто обещает больше заплатить… Какой позор! До чего докатилась Империя! Случись невероятное: оживи Норманн и потребуй отчета, – он не решился бы даже взглянуть деду в глаза, не то что произнести хоть слово в свое оправдание.

И эти наглые, бесстыжие люди еще смеют открыто проявлять высокомерное пренебрежение к графу Хольгу, единственному члену Тайного Совета, которого по праву можно назвать образцом человеческих добродетелей и дворянской чести. Они неустанно, за спиной графа, твердят, что им зазорно – зазорно! – находиться в его обществе. Дескать, благородный человек должен как огня избегать всяких недостойных занятий вроде чтения ученых трактатов, изобретательства, торговли и прочих дел, марающих высокое звание дворянина…

Продажным прохвостам, невежественным себялюбцам и бесстыдным интриганам, видите ли, зазорно находиться в обществе умного, честного человека! Правильно говорят в народе: иному плюнь в глаза – все божья роса.

Ох, как же он устал, как все надоело! Стоит ли удивляться, что со здоровьем большие проблемы: суставы разламываются от мучительной боли, зрение ослабло, нервы никуда не годны. Микстуры лейб-медика приносят лишь временное облегчение… К счастью, есть средство, которое действует с волшебной безотказностью.

Ригун не отрываясь смотрел в дальний угол спальни, где начинался хорошо знакомый ему проход, закрытый дверью так искусно замаскированной, что посторонний человек никогда бы ее не заметил. Он чувствовал, как в нем нарастает возбуждение.

Ее должны привести с минуты на минуту.

Ему пришлось очень долго ждать…Что же, иной раз даже Правителю приходится набираться терпения и смирять желания плоти. С тем большим удовольствием он прибегнет к этому средству сейчас. Жестокое нервное напряжение последних дней властно требовало разрядки.

Глядя на то место, где была дверь, он нетерпеливо ждал, когда за ней послышатся шаги – мужские и женские.

* * *

Хотя ароматизированный платочек был плотно прижат к ноздрям, от чудовищной вони кружилась голова, а плотный ужин, недавно съеденный, настойчиво просился обратно. Леман запоздало сообразил, что надо было либо спуститься в подземную тюрьму позже, когда яства переварятся как следует, либо все-таки прислушаться к совету надоедливого лекаря, твердящего с маниакальным упорством о пользе разумного воздержания…

Третий вариант – перевести особо охраняемых узников в более пристойное помещение – даже не приходил ему в голову. Тот, кто носит графскую корону Леманов, всегда разумно строг, а если надо, то и суров, – такие мысли без устали внушал ему покойный отец.

В конце концов, неужели эти негодяи заслуживают жалости? После всего, что вынесла по их вине несчастная Империя?!

Граф, сидя у входа на специально сделанном для него табурете, особо крепком и массивном, чтобы, упаси боги-хранители, не подломились ножки, с нескрываемым презрением и ненавистью оглядел две человеческие фигуры. Неописуемо грязные, в рваных полусгнивших лохмотьях, заросшие столь же грязными, спутанными волосами. В пляшущем свете факелов их изможденные лица выглядели еще более убого и омерзительно. Тускло поблескивали заржавевшие цепи и ошейники, а также прутья решетки в полу над выгребной ямой.

Тому, кто попадал в особую камеру, выхода на волю уже не было. И солнечного света он тоже никогда больше не видел. Две дыры – одна в потолке, через которую на веревке спускали корзину с продуктами и водой, другая – в полу, для отправления естественных надобностей, а также крепкая дверь, через которую его однажды впихивали внутрь, а потом выносили наружу, когда милосердная судьба наконец-то прекращала мучения, – вот и все. Ни стола, ни скамейки, ни даже лежака. Спальным ложем ему служила охапка гнилой соломы, которую, правда, время от времени заменяли – не из великодушия, а просто для того, чтобы не помер слишком быстро. Но в подвальном холоде и сырости новая солома недолго оставалась сухой.

Однако цепями к настенным кольцам даже таких узников не приковывали. Все-таки боги-хранители могут разгневаться, посчитав подобное обращение чересчур жестоким.

Этих – приковали. Много лет назад, еще в годы правления деда нынешнего Лемана. И к тому же дед не удовольствовался ни заверениями святых отцов, что серебро в определенных пропорциях лишает проклятых магов способностей к проведению ритуалов, ни клятвами алхимиков, что в сплав, из которого изготовили ошейники, было добавлено как раз то самое, точно рассчитанное количество серебра… Он принял дополнительные меры предосторожности.

Ведь всем известно, что любому магу для боевых заклинаний нужны обе руки. Правда, архимаг с грехом пополам может обойтись и одной, но только в ритуалах до третьего уровня включительно. Боевая же магия начиналась с четвертого.

Леман, еще раз понюхав платочек, злорадно оглядел грязные культи, торчащие из рваных рукавов. Оба мага были правшами, вот правые кисти им и отсекли. В качестве дополнительного наказания. И не потому, что дед так уж жалел бессчетное количество простого народа, погибшего во времена Великой Смуты (хотя и его владения изрядно обезлюдели, а это уже был прямой убыток!). И не из-за сожженных городов и сел. А из-за того, что множество раз испытывал панический страх, сопряженный с противным и невероятно унизительным чувством собственного бессилия. Он, владыка целой провинции, повелитель над жизнью и смертью низших сословий, один из первых богачей Империи, мог быть в любой момент уничтожен, как самый последний простолюдин!..

Вот этого простить было нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. И расплата была страшной.

«Во всяком случае, вы, подлецы, сохранили свои жизни… Хотя, клянусь всеми святыми, едва ли этому рады!»

– Что-то вы плохо выглядите, – усмехнувшись, произнес повелитель Коунта. – Неужели вам дают мало еды? Или она скверная? Если так, пожалуйтесь, я ведь могу это исправить в мгновение ока…

– Господин граф… – начал было один из узников, возраст которого определять на глаз было бессмысленно. Тем более когда речь шла о маге.

– Называй меня как положено: «Ваше сиятельство»! – недовольным голосом перебил его Леман. – «Господин граф» – так ко мне может обратиться только равный по титулу. В крайнем случае барон, но только если он член Тайного Совета или