осмотрели и давай орать: зачем, мол, зазря вызываете. У нас полгорода больных, а вы…Смылись, дверью опять же хлопнули. Мы смотрим друг на друга: получается, откачала жена соседку. Жизнь ей, можно сказать, облегчила. Та лежит, улыбается через силу. Муж ее по голове гладит, бормочет чего-то. Мы тихо вышли – не будем идиллию нарушать.

Наутро мужик к нам с тортом пришел: «Спасибо, дорогие соседи!» Улыбается еще. Мы ошалели. Где, спрашивается, привычные взгляды-подколки-уязвления всякие? А нету. Причем нет даже желания поскандалить. Ни с той, ни с этой стороны. Договорились, что жена время от времени будет осматривать соседку и, если понадобится, вновь сделает уколы.

С недавних пор, сообщил дармоед Пашка, в их доме воцарилось спокойствие. В какой-то мере и любовь с уважением проглядывают. А стыдно ему стало за упущенное время: вместо, говорит, того, чтобы хотя бы молчать, не осуждая обычных вообще-то соседей, со своими трудностями, привычками, причудами, мы им не только кости перемывали на кухне, но и результатами этой прачечной не брезговали: показывали вовсю, как соседи нам не нравятся. Бог-то нас приблизил теперь, но сколько кривизны Ему пришлось исправить: ведь могли же с самого начала хотя бы просто улыбаться друг другу. Прощать что-то, пример показать, как себя можно вести. Это как в «Крошке Еноте»: добрая улыбка, обычная доброжелательность вернутся к тебе обязательно. Закон любви, получается, зеркальный.

Налил третью чашку и призадумался:

– О как интересно! Это, выходит, если Евангелие мы не выполняем, приходится к «Крошке Еноту» обращаться? Я-то – енот? Пепел есть еще?

Жена потянулась за скалкой.

Тавифа и врата Господни

Меткий промах и просьба епископа

Тут два раза «спасибо» сказать надо. Первое (строгое, но с улыбкой) – своим собственным детям, которые категорически потребовали у дедушки и бабушки прочитать им еще раз «про красотку-христианку». Потом оказалось, что имеется в виду «Барышня-крестьянка» Александра Сергеевича. В общем, взяли и перепутали, вогнав родителей в краску и вызвав задорный хохот деда-литературоведа.

Вторая благодарность, с любовью и уважением – митрополиту Корнилию (Якобсу) за, казалось бы, обычную вежливую пастырскую просьбу передать из Таллина небольшое письмо и подарок (книгу, кажется) друзьям в вологодский дом-интернат для престарелых и инвалидов. Наверное, многие из нас замечали, что поступки настоящего пастыря Христова, не наемника, очень часто носят действительно промыслительный характер. Так было и в нашем случае. Потому что, когда поутих смех от детской версии одной из повестей Ивана Петровича Белкина, когда все успокоились, мы не думали долго, куда обратиться, чтобы напомнить самим себе и рассказать младшим, что же такое настоящая христианская красота: благодаря владыке Корнилию отношения с жителями дома-интерната у нас, слава Богу, дружеские и давние. Историй, смешных и добрых, печальных и опять-таки добрых, за 30 лет, поверьте, много. Но есть и такие, которые способны подарить свет сердцу не только в сумрачные и хмурые ноябрьские дни, но и в течение всей жизни. Напоминая постоянно, что Новый Завет актуальности своей никак не теряет.

«Какая есть»

Мама Тани очень хотела детей, но у нее был высокий сахар. Врачи предупреждали, что с ее диабетом это опасно. Мама все же решилась, и Таня родилась, как она говорила, «такая, какая есть»: с недоразвитыми нижними конечностями. Не могла ходить. Да и сидела, наклонившись вперед и опираясь на руки или локти, отчего на локтях у нее были большие мозоли. Отца помнила плохо, разве что случай, когда мама схватила ее и побежала по улице, а за ними – отец с топором. Он рано умер. В деревне без мужчины нельзя, поэтому мама вышла замуж снова. Отчим был к не своему ребенку, скорее всего, просто равнодушен, но не обижал никогда. Тихая жизнь ребенка-инвалида протекала в восточном районе Вологодской области.

Потом Таню отдали в спецшколу, а мама стала работать медсестрой в туберкулезном санатории, который открылся в Покровском, селе, где была усадьба Брянчаниновых, где маленький будущий святитель Игнатий сделал первые шаги. Мама на работе, Таня – в спецшколе, в дружном, объединенном общей бедой кругу ребят.

На каникулы дочь приезжала домой к маме. Рассказывала: «Она мне часто, раз в неделю, писала, а я, глупая, сердилась, что так часто, ведь на каждое письмо надо было отвечать. И вот письма перестали приходить, я даже обрадовалась сперва – не надо отвечать! А потом, когда меня не забрали на каникулы, я узнала, что мама умерла». Кто-то подсказал: попроси, мол, у бабушки денег, ведь у тебя в деревне дом. Можно будет купить себе что-нибудь, хотя бы одежду. Таня написала бабушке, а она ответила: «Ты находишься на полном государственном обеспечении, а в деревне жить трудно». Тем дело и закончилось. Без мамы, без здоровья, без внимания трудно живущей деревенской родни. На полном государственном обеспечении.

По совести

Уныние Тане было чуждо абсолютно: уж если праздник надо организовать для друзей, кружок какой обучающий – это всегда к ней шли. Была даже секретарем комсомольской ячейки, только потом оставила это дело, вплотную занявшись рукоделием. Кстати, рукодельницей Таня слыла необыкновенной. Пожалуй, не было человека в интернате, который не ходил бы в связанных ею жилетках, кофтах, джемперах, а носков и варежек – не счесть.

Взрослела. Радости взросление не прибавляло. Передвигаться на низкой тележке, отталкиваясь руками, смотря постоянно снизу вверх, хоть и привычно, но не очень удобно. Много читала. Однажды, грустя, подняла глаза выше и увидела священника. Тогда наступило время возвращения Русской Церкви. Гонения закончились.

Как-то после молебна в интернате к отцу Василию Павлову подъезжает на своей низенькой тележке девушка. Сначала священник увидел ее огромные глаза: «Я хочу с вами поговорить». – «Да?» – «Мне бы хотелось креститься».

Добросовестно – а все, за что Таня ни бралась, она делала на совесть – подготовилась к Крещению, и там же в интернате через какое-то время отец Василий совершил таинство. Потом каждый раз, когда мы с батюшкой приезжали в интернат, она причащалась. Заметили, что книги на полке появились другие: Евангелие, жития святых, молитвослов, Псалтирь заменили прежние романы и повести.

Собор и мышь

Успех миссии? Повод для радостного отчета о проделанной работе? Я чувствовал себя кем-то вроде Кирилла, Мефодия, на худой конец, Брендана-мореплавателя, но в течение довольно короткого времени стал понимать, столкнувшись с особенностями молодости, что вопрос, кто кого учит быть христианином, мягко говоря, открыт. Словам, советам Таня предпочитала молчание и дело. Вот именно ее молчаливость я очень хорошо помню. Не угрюмую замкнутость – молчаливость и добрую улыбку. Потом у нее