Поначалу дело показалось предельно простым и понятным. Все указывало на вину Вопета. Пуговица от мужского костюма за шиворотом жертвы. Время его отсутствия и убийства совпадали. Оставалось лишь встретиться с найденным околоточными стражами студиозом и на допросе подвести к признанию, однако из-за слабого состояния найденыша этого сделать не удалось. А потом, когда его самочувствие улучшилось, неожиданно заупрямилась декан Лужо и заявила, что до полного исцеления не позволит изнурять больного беседой.

— Ваше милосердие достойно восхищения, но достоин ли студиоз Вопет подобной заботы? — полюбопытствовал Айтен, удивленный поступком. Все в академии знали, что это с ее подачи декана погодников за глаза звали «Крысой», а его протеже — «Крысенышем».

— Сидерик — не такой уж и ужасный мальчишка, — вдруг, потупив взгляд, тихо ответила целительница.

Настаивать на немедленном допросе Митар не стал, решив разузнать о тонкостях отношений между магами и кафедрами. Но стоило влезть в разборки, «колыбель» придворных магов предстала разворошенным змеиным гнездом, наполненным кознями и интригами. Подозрение, что обвиняя студиоза Вопета, метят в декана погодников, окрепло после личной беседы с Ференделем.

— …Это завистливые наветы западной башни! — тряся отвисшими щеками, гневно кричал магистр. Он волновался, сильно потел, и по его красному лицу с залысинами стекали капельки пота. — Бытовикам мало влияния, нужно еще больше! И боевая кафедра боится, что потесним их на пьедестале! Понимаете, господин инквизитор, Сидерик исключительный. Если огранить его талант — станет боевым магом. Только подумайте: боевой маг — погодник! Подобного еще не бывало!

— Хорошо, отбросим наветы и поговорим о доказательствах, — зашел с другой стороны инквизитор. — Ваш Вопет был в тот день за пределами академии. За пазухой у убитой нашли пуговицу студиоза. И заметьте: не только преподаватели, но и ученики академии считают, что в гибели Ивет Сонезы виноват не кто иной, как он.

— Ложь! — отчаянно взвыл Ферендель. — Сдалась она ему! Ни красоты, ни миловидности, ни трогательной непосредственности, чтобы увлечь мальчишку, которому до девиц еще нет дела!

— Так о слухах и вы наслышаны? — скривил края губ собеседник.

— Сидерик, как волчонок. Если бы мне сказали, что он неравнодушен к Дэлинее Сьези, я бы смог в это поверить! Но не в глупые россказни! Уж простите, магистр Митар, скажу откровенно: будь у студиоза Вопета интерес к женщинам, он бы сходил в веселый дом. Я иногда ссужаю ему некоторую сумму помощи. Но знаете: он бежит в кондитерскую! Да и мотив ему убивать Сонезу? Ее целомудрие не тронуто. А уж засовывать пуговицу? Да, он завистливый, иногда злобный мальчишка, но не недоумок! — Ферендель откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— И по какой причине вы поддерживаете его?

— Он одинокий студиоз из далекой деревни. Ему больше некому помочь. Как и мне, кроме него, некому помочь добиться императорского интереса к кафедре. Мы — погодники двором не обласканы. Но Сидерик может перевернуть мир, историю академии!

— Знаете, декан Ферендель. Откровенно, как простого человека, меня устраивает тот мир, какой есть, — прищурился инквизитор. — Страшно представить, что может привнести талантливый, но озлобленный маг.

Разве вы не намеренно поддерживаете в нем раздражение и ненависть?

— Это самые сильные чувства у любого человека. И, к сожалению, только они вызывают у Сидерика прилив магических сил. Я просто верю, что повзрослев, он обуздает силу, и негативные эмоции ему станут не нужны.

— Это лишь ваше оправдание. Невозможно из обозленного, желчного человека сделать великодушного и сострадательного.

— Я верю! — с нажимом произнес декан…

Все больше Митар сомневался в простоте дела. Опытного следователя смущала легкость, с которой получил доказательства и раскрыл преступление. Уж он-то на горьком опыте знал, что колдуны и маги — изворотливые сволочи, любящие загребать жар чужими руками, поэтому решил не спешить и детальнее узнать обстоятельства произошедшего.

За эти дни о студиозе Вопете магистр инквизиции наслушался разного.

«Злобный, скрытный, мстительный, черствый, вырастет головорезом… Такой смог бы и убить…» — твердили, будто сговорившись и преподаватели, и ученики. Но это показалось Айтену странным:

«Как такое чудовище больше сезона продержалось в стенах академии. Все молчали, делали вид, что ничего не замечают, а потом раз — и обрушивается лавина укоров и слухов. А что? Удобно сделать крайним злобного, раздраженного мальчишку, и ударить по авторитету Ференделя…»

С каждым днем догадка, что с помощью сговора из стен магической академии пытаются выжить неугодного преподавателя, подтверждалась. А ему не хотелось быть слепым орудием мести. Кроме того, Айтен жаждал покарать настоящего убийцу.

Чтобы составить окончательное мнение, после бесед и собранных сведений, Митар намеревался наконец-то встретиться с Вопетом и припереть гаденыша к стенке. Он надеялся, что, как обычный трус, изворотливый мальчишка проникнется страхом и без утайки расскажет, как провел тот злополучный день и что видел, однако первая случайная встреча переменила планы.

Натолкнувшись на Вопета, вышедшего из кабинета декана с поникшей головой, опущенными плечами и тяжелым вздохом, инквизитор засомневался, что это тот самый Крысеныш. Решил взять еще время на раздумья перед разговором, и вот — вторая неожиданная встреча окончательно выбила из колеи.

В этот поздний вечер, увидев бесшумно крадущегося, грязного студиоза, с опаской озирающегося по сторонам, Айтен первым делом заподозрил:

«Неужели задумал что-то? — однако смущал несчастный вид мальчишки. Почувствовав чужое присутствие, он обернулся, и инквизитор увидел… запуганного мышонка. — Подходящий момент, чтобы дожать его».

Решив действовать, вышел на свет — и тут «злобный» Вопет пискнул, захлопал ресницами и упал в обморок.

Ошарашенный магистр инквизитор застыл над пугливым заморышем, не зная, что делать.

«Может, выдаст свое лицемерие?! — однако спустя некоторое время все же присел и коснулся хрупкой шеи. — Да уж! Мокрый, замерзший и действительно в обмороке!» — решив, что лучшего момента разговорить мальчишку не будет, поборол брезгливость и перенес в комнату.

Ожидая, когда Сидерик придет в себя, подбирал нужные слова. Однако тот очнулся и посмотрел такими изумленными, широко раскрытыми глазами, что Айтен окончательно растерялся.

По службе часто приходилось иметь дело с изворотливыми лжецами, поэтому он научился определять обман и неискренность по глазам, но подобное преображение наблюдал впервые. Да, мальчишка юлил. отмалчивался, но не было в его сердце фальши или злобы — лишь беззащитность и страх.

«Запугивать? Ломать? Да почесать его за ушком — сам доверчиво расскажет. Хотя, поупрямится немного», — вздохнул Митар. И теперь, следуя за Сидериком в лекарский огород, не сводил внимательного взгляда с его всклокоченного затылка, тонкой шеи, смешных ушей, примеряя собранные сведения на испуганного заморыша, шедшего впереди.