их? — напомнил Андрей, возвращаясь к прерванному разговору. Вдруг мелькнула смутная догадка. — Больше их не встречали?

— Думаете, этот… что стрелял в меня? Так ведь далеко он был. Не розглядив я…

— Значит, все же видели человека? — Вот это новость. Довбне об этом не было известно: видимо, промолчал Ляшко, обжегся раз, теперь бережется…

Ляшко пытливо взглянул на Андрея, сказал тихо:

— Будто мелькнул на опушке кто-то в белой папахе, рослый, крупный. А может, помстилось. Что болтать попусту. — И добавил печально: — Или вы думаете, за мной они гоняются? Те давно ушли, да и нужен я им, как псу карман…

Продолжать разговор вроде бы ни к чему. Андрей поднялся.

— Спасибо за угощение.

— Не стоит. Рад, посидели трошки, а то один тут, как волк.

Хотел что-то добавить и только махнул рукой.

* * *

Юра принес котелок пшенной каши, горячей, рассыпчатой, только масла в ней не хватало, но так как масло Андрей пробовал у Ляшко, то можно было считать, что все в порядке: какая разница в конце концов — вместе с кашей или порознь. Склонясь над алюминиевой мисочкой, Юра слушал рассуждения Андрея без улыбки: по молодости лет, а также благодаря развитому чувству субординации — с юмором у него было туговато.

— Плохо со снабжением, — заметил Юра, — ворчат ребята.

— Еще что?

— Колька все в отпуск просится, как будто не понимает ситуации… А что сказал Ляшко?

Андрей коротко рассказал своему серьезному Юре о беседе с переселенцем, тот так и впился в Андрея глазами-черешнями:

— Ясно, месть!

— Ага, — усмехнулся лейтенант, вспомнив собственные домыслы, и скосил глаза на Юрину тумбочку, где лежала стопка затрепанных книг с таинственными названиями: «Пещера Лейхтвейса», «Ночной призрак» — он раскопал их в полку, на штабном чердаке. И одна из них стояла сейчас перед его миской: даже высокая дисциплинированность не могла вышибить из него детскую привычку читать за едой.

— А что?

— Нет, ничего, — сказал Андрей. — Тайное общество бандюг специально поселилось в здешнем лесу, чтобы расквитаться с непослушным.

Юра недоверчиво покачал головой.

— Шутите?

— Наконец-то дошло.

— А если кто-то побоялся быть узнанным?

Это уже на что-то похоже. Об этом и Андрей думал. И шутить ему на этот раз не хотелось. Хотя чего же опасаться, если хоронишься в лесу. А что, если…

— Ложись спать, — сказал Андрей. — Приятно почитать перед сном жуткий роман.

— «Из пушки на Луну»!

— А-а, меняются интересы?

— Нет, Жюль Верн — постоянный.

— Только сначала надо проверить посты. А то Мурзаев вчера стоя задремал.

— Непохоже на него.

Помкомвзвода опустил глаза. Это уже было непохоже на Юру: прикрывать нарушения. Кажется, разведчики начали обращать его в свою веру.

— В чем дело? Без ложной солидарности.

В Юре была хорошая закваска. От командира таиться не стоит. Тем более что лейтенант считался справедливым командиром, людей придирками не допекал.

— За Кольку он дежурил. А… а тот ходил на хутор к какой-то Насте.

— Ясно.

— Но у него это серьезно, — поспешно добавил Юра.

— Само собой.

— Она ничего. Воспитывает детей.

«Интересно, когда только успели сблизиться? Ай да Настя!..»

— Николаю заступать в одиннадцать? Пусть перед сменой зайдет.

— Есть.

Юра тщательно отмыл миску под рукомойником. Потом он оделся и вышел, прихватив автомат. Андрей посидел немного, вышел на веранду покурить и тотчас увидел знакомую белую дошку. Стефа расхаживала взад-вперед у дома, она тоже заметила Андрея и заспешила прочь, даже не взглянув в его сторону.

— Добрый вечер, Стефа, — сказал Андрей вдогонку с порядочным опозданием.

Она нехотя повернулась на каблучке, изобразив удивление.

— Еще не спите? Добжи вечор.

О чем говорить дальше, он не знал, а тут еще сердце — с чего бы это? — гулко застучало. И он забормотал что-то бессвязное, пытаясь уловить в сумерках ее взгляд под надвинутой шапочкой:

— Рад вас видеть живой, здоровой… то есть… а вы далеко?

— А вы думали — я уж не жива?

— Да нет… Просто давно не видел… С обеда…

— Кеды[2] сбежали з цеху?

— Что вы, Стефа, я не хотел вас обидеть. — Теперь они шли рядом и почему-то свернули за барак — на улицу, мороза он не чувствовал, щеки горели.

— Езус Мария, чего мне обижаться? — Она смешно отмахнулась снизу вверх, точно сметая с ресниц снежинку, а он, торопясь замять неловкость, брякнул невпопад:

— Стефа, вы куда шли?

— Я так, гуляла… К вам!

Задержав дыхание, он сказал как можно равнодушнее:

— Ну вот я…

Наверное, с нервами все-таки было не совсем в порядке. Ее легкое движение он воспринял как желание повернуть назад и ухватился за пушистый рукав.

Она взглянула исподлобья.

— Цо то з вами?

— Да так… хотел взять вас под руку… долг вежливости. Это принято, — пробормотал он. — А вообще, мне показалось, что вы уходите.

Она фыркнула в поднятый воротник, и он отпустил рукав, не зная, куда девать глаза, хорошо, хоть темнота выручала.

— Я вам нужен?.. По делу?

— Ну!.. Як вы решили насчет ребят? У нас скоро поездки на село.

Что ж, у нее был достаточно серьезный повод, чтобы торчать на холоде. Похоже на правду, во всяком случае, он снова повеселел и даже похлопал ее по плечу, ведь она и впрямь девчонка по сравнению с ним. Какого же черта он теряется, как мальчишка?

Она посмотрела на свое плечо, точно там остались следы его снисходительного похлопывания. И кажется, усмехнулась.

Лучше бы отвесила оплеуху. Должно быть, раскусила его беспомощную игру, и ей стало смешно. Еще бы — этакий дядя заигрывает с ребенком. Ужасно.

Надо было немедленно выбросить из головы глупости а настроиться на трезвый лад. Он хотел сказать: «Забирайте солдат, пускай поют и декламируют. Мне пора, совсем неподходящее место для пустой болтовни». А вслух спросил:

— Значит, вам понравились наши ребята? А кто из них больше — Коля или Юра?

Она неожиданно обернулась, лицом к лицу, шутливо толкнула его обеими руками в варежках, от которых повеяло теплым запахом шерсти.

— Оба, — сказала она, мотнув головой, — оба…

«Господи, — подумал он, — пошляков никто не сеет, они сами рождаются. Что я вообразил, о чем подумал, увидев ее?..»

— Чудачка, — сказал он глухо. И почему-то представил себя школьником, босоногим сорванцом, точно в эту минуту прощался с детством.

— А ты? — И от души рассмеялась.

Он не знал, что и подумать. Стефка, прислонясь к штакетнику, постукивала каблучком, глядя в студеное, усыпанное звездами небо.

— Что ты там увидела интересного?

— Ниц[3]… горят божьи лампады.

— Звезды, по-твоему, — лампады?

— Ну… — Сейчас она снова была озорной девчонкой.

«Ничего себе руководитель агитбригады. Да она ведь католичка, должно быть, в двадцатом колене, не меньше, и одно другому