— Фио?

— А Фира можно?

Я затаила дыхание.

— Не слишком простолюдно звучит? — осторожно спросила Гвен сестру. — Но если Фионе нравится…

В общем, за возврат привычного имени я им простила все последующие часа полтора издевательств. На меня надевали и снимали, снова надевали. И по кругу.

Первый вопрос, что закономерно, был к декольте. Оно было! Прикрытое то лентой, то кружевом, то шейным платком. Но было.

— Гвен, а почему такой откровенный верх? У вас же он совершенно закрытый?

Тетя Гвен потерла сухие глаза платочком и скорбно сообщила:

— Ушла моя молодость, иначе, видят небеса, до пупка бы летом носила. В такую-то жару.

— Так ты и носила когда-то, — заметила Клара, указывая пальчиком Мэйси, где еще подтянуть ткань. — Любой желающий мог в твое глубокое декольте заглянуть, чтобы панталончиками полюбоваться.

— А без небольшого намека красоту не подашь!

— Не продашь, ты имела в виду? И это у тебя намек небольшой. А у Фиры не намек, а публичное заявление может получиться.

Пока тетушки пререкались, к их чести, хоть и едко, но совершенно не обижаясь, я рассматривала себя в зеркало. Что ж, и в пир, и в мир, и в добрые люди я готова. Такой тонкой талии я никогда у себя не видела. И не подозревала, что корсеты — это вполне удобно, хотя и немного жарковато. Наверно, поэтому наверху такая свобода.

А вот платочки шейные нужны пошире, пошире, иначе ловить мне в своем декольте весь свет Лоусона. А я не тетя Гвен, «подавать» красоту не планирую.

— Я обещала папе, что буду покупать и носить очень скромные платья.

Сестры переглянулись и заулыбались.

— Фирочка, ты еще увидишь и ахнешь, какой разврат столичная молодежь носит. Юбочки только-только бедра прикрывают спереди. Чулки — отсюда видны, кружева наружу. А во время танцев так разрезами сверкают, джентльмены лорнеты от удивления теряют.

Ой, кстати, я же танцевать не умею…

— Прошу прощения, что прерываю, но я вспомнила. На балу может случиться досадная неприятность: я вообще не умею танцевать. Наши танцы были несколько другие…

Маленьким семейным советом тут же было принято решение нанять учителя танцев, а завтра на балу жаловаться на усталость и недавний приезд. Как ни удивительно, но тетушки легко списывали все мои неумения на странные традиции соседней Визии. Оказалось, они благосклонно простили брату задержку моего знакомства с ними, соглашаясь, что обстоятельства бывают разными. И были заворожены романтичной, но короткой историей любви Барта к визийской красавице. При этом радовались, что я пошла в семейство Бизо, а не в чернявых визийцев.

Что уж они себе напридумывали, я не знаю. Просто кивала головой. Врать здесь смысла не было. Люди куда лучше попаданки из другого мира создадут нужные объяснения и заполируют шероховатости.

Оказалось, что брат их держал в полном информационном вакууме, но время от времени сообщал: «Скоро вас обрадую! На нашей семье рано крест ставят». И когда с вокзала прилетел летун — это такой бумажный артефакт-письмо, похожий на наш самолетик, — сестры некоторое время пребывали в шокированном состоянии от известия о приезде племянницы.

— Мы так рады, что твоя бабушка тебя отпустила, — всплакнула Гвен. — Наш дорогой брат намекает, что однажды ты захочешь уехать обратно. Но мы сделаем все, чтобы наша семья стала тебе настоящим домом и ты не захотела нас покидать.

Клара взяла меня за руку своей теплой худой рукой и сказала:

— В счастье и горе мы бы хотели быть рядом с тобой, стать тебе родными. Наш папа говорил, что семья — это не только тот, кто держит за руку, а кто в трудную минуту ее не выпустит. Наша рука всегда будет тебя крепко держать, Фира.

Я вспомнила свою, оставленную в другом мире семью, и сердце сжалось от тоски. Почему они отпустили мою руку? Прикусив щеку изнутри, не разрешила себе плакать, а встряхнула головой и спросила:

— А где отец? Если завтра бал, то сегодня я бы прошлась и посмотрела семейный магазин.

Меня всегда успокаивало дело.

В магазин мы зашли, воодушевленно обсуждая возможные области применения мэпита, изобретения Грэга, собирающего пыль.

— Оу!.. — Я завороженно остановилась, разглядывая компактный, но потрясающе антуражный магазинчик.

На стенах висели часы, много и разные. Безмолвно вылетали кукушки, крутились стрелки. Эти часы показывали какое-то странное, сумасшедшее время. Чего стоил экземпляр, как будто стекающий циферблатом на шкаф. Еще минут пять, и уползет.

В витринах вдоль стен, за толстыми стеклами, жили своей жизнью настоящие магические артефакты. Крутились птички, сияли амулеты, качались пружинки.

Под тихую, еле слышную музыку по залу ходили покупатели. Рассматривали товар, читали небольшие аннотирующие карточки под ценниками, торговались.

По сверкающему, натертому паркету скользили продавцы. В больших тряпочных тапках. Видимо, чтобы не создавать дополнительных звуков.

У небольшого прилавка, холодно оглядывая витрину, стоял крупный худощавый мужчина. Даже его спина выражала отчетливое неодобрение происходящего. А рядом с ним прыгал мальчик лет пяти.

— Хочу-у-у, — канючил он. — Мне надо-о-о…

Мимо меня неожиданно пролетел бумажный самолетик. Так вот что тетушки упоминали, называя летуном! Он с явным интересом облетел меня, подергивая носом, как живой. Я зачарованно протянула к самолетику руку и решила влить в него немного магии. Пусть летит быстрее, задорнее. Он такой милый.

Крошечная молния сорвалась с моих пальцев, прыгнула к летуну. Тот дернулся. Я засмеялась, и одновременно произошло сразу несколько событий.

Мальчик сел на пол и застучал ногами.

— Хочу-у-у-у сейча-а-ас!

Самолетик запищал и затрясся, как в пляске святого Витта. А из моих пальцев продолжали бить крошечные молнии — уже просто в стороны.

И начался бедлам. Часы на стенах вдруг обрели голоса, срываясь со звона на крик. Заорали кукушки, застрекотали непонятные механизмы. В витринах забились, прыгая и ударяясь о стенки, артефакты.

Мальчик на полу вдруг замер, ойкнул, выгнулся. И на моих глазах, на секунду затуманившись, превратился в волчонка. Ошметки порванной одежды висели на нем клочьями. Я ахнула.

А мужчина резко дернулся, развернулся. И я узнала, несмотря на разъяренное, искаженное лицо, случайного прохожего, с которым столкнулась на вокзале.

Внезапно все стихло, как отрезало. В полной тишине внутри одной из витрин с жалобным звоном упал один из прыгающих артефактов.

— Импульсная магия, — завороженно произнес один из приказчиков.