горят кварталы, смотрят в небо сотни глаз. В небе свалка: нервовские конвертопланы перепахивают упавшего механоида ракетами; на них азартно пикирует звено истребителей сил самообороны, а по истребителям высаживает короба антикварная "Шилка", которую вообще-то везли в местный музей. С подачи Синдзи Икари, большого поклонника русского оружия.

Сам Синдзи в своем гигантском сине-буром роботе; а робот его на склоне горы; а по склону горы топочут еще более гигантские роботы — все в белом. Серийные EVA в количестве трех штук. Еще двое мокнут в озере Асино, и красно-пятнистый четырехглазый робот падает на колено — земля дрожит — и бьет двуручным клинком сверху вниз, пришпиливая серийника ко дну. А потом дым подымается выше, и вся картина скрывается от глаз вооруженных людей возле вооруженных вертолетов.

Подбегает посыльный: вся электроника давно забита. Где глушилками сил самообороны Японии, где металлической пылью, рассеянной в стратосфере ракетами с российской подлодки, где самопальными искровыми передатчиками террористов из NOD. Посыльный хватает крайнего спецназовца за рукав:

— Кондратенко! Старший лейтенант Кондратенко!

— Там! — двигает рукой спрошенный, и через мгновение Артем принимает пакет, отрывает ленту-пломбу. Читает.

— Что там? — в самое ухо посыльному интересуется сержант.

— Что обычно. За сбитым пилотом.

— Вертушку?

— Нет. Из робота… Эй, че-то ваш старший перекосился. Я побежал, ну его от греха.

— Группа! Обстановка: в бою с серийными EVA уничтожен робот EVA-04, пилот катапультировался в направлении… Короче — вон за тем хребтом, точнее летчику скажу. Задача: эвакуация пилота… — Артем кашляет. Пыль скребет горло, выжимает слезы. Команду на посадку лейтенант дает отмашкой, и вооруженные люди размещаются на лавках; винты хватают воздух — словно руки; вооруженные вертолеты взлетают.

— Тем, ты че грустный-то? Пилота знаешь?

— И ты знаешь. Гиса.

— Что? Гиса? Из кырска?

— Правильно говорить: Нагиса Каору. EVA-04.

— Ну! Наша Гиса из Красноярска!

* * *

— Нагиса, ты где сядешь?

— Тут, взводный, — Нагиса ловко ныряет на заднее сиденье слева, а Рэй справа. С тех пор, как девчонок нашли, они всегда садятся с обеих сторон, а иногда даже вцепляются в локти. Покуда "хвостатый капитан" Редзи устраивается и пристегивается слева от водителя, этот самый водитель — Мисато — явно подбирает слова о голубках и свадьбе, но с тех пор, как они с Кадзи помирились…

Да, помирились!

Да, мир перевернулся. Ну и что? Тут за последние две недели было и не такое!

Если в голове не укладывается, выкинь мозг — все равно ж не пользуешься.

Мозга нет и не было? Ну, тогда сдвинь крышу набекрень. И больше не отвлекай. Повесть длинная, как ни запихивай в рассказ, только руки устали.

— Синдзи-тя-ян…

— Сестренка?

— А давай Аске мороженного купим? Ей скучно там в больнице одной.

— А что доктор Менг… Доктор Акаги мне скажет?

— Не дрейфь, взводный! — Нагиса смеется. — Мы ее отвлечем!

— От Асакуры смылись — море по колено?

— Мисато? Поехали?

Перед ласковым Кадзи устоять не может ни девушка, ни бабушка. Мисато послушно давит на газ, "супра" выруливает на улицу… Рей сидит смирно, Нагиса как-то странновато на нее поглядывает. Наконец, решается:

— Знаешь, Синдзи…

Вдоль позвоночника пробегает первый разведочный муравей.

— Да?

— Вот смотри. Эти ребята… Они относились ко мне и Рэй по-разному. Сильно по-разному.

* * *

Вертолеты идут над склоном, турбины воют — все, как Артему рассказывал дед. "По левому борту ползет зеленка. А в ней, быть может, духи с ЗРК!" А может — и с ДШК. Что зенитный ракетный комплекс, что Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный — раз «крокодилу» смерть. В Афганистане вертолетчики научились уносить хвост от неприятностей: летали высоко, и только перед самой посадкой кленовым листом завивались вниз. Это если с грузом или с десантом. А если в поиске? Если задача: отыскать спасательную капсулу? Заметить дюралевое бревно — большое-то оно большое, так ведь и гора Футаго не маленькая; много на той горе потаенных ущелий и закрытых долинок. И не единственная в Японии гора Футаго! Ползи на трехстах метрах, вычесывай кустарник глазенками!

И радиомаяки глушит какая-то сволочь. То есть, все их глушат. Но наши вроде как по делу… а только как понять, кто ж здесь наши!

— Слева! Лейтенант — слева ЗРК!

— …ляяядь! Их тут как говнааааа!

— Третий, второй — тикайте!

— Не слышу третьего! Нет связи! Нет!

— Пуск! Отмечаю пуск!

* * *

Место рождения — Уралмаш, номерной цех, номерной конвейер. Потом сдаточные полсотни километров; потом однорукий военпред, до слез помнящий Лохвицу и Коломыю; потом погрузка — лихой заводской мехвод, еще в сорок третьем году загонявший тридцатьчетверки по эшелону вдоль. Ему плюс двадцать и танку плюс двадцать. Парнишке было четырнадцать, стало тридцать четыре. Танк был тридцать четвертый, стал пятьдесят четвертый. По документам пятьдесят пятый, да кто ж не знает, что от пятьдесят четвертого отличие только в противоатомной защите. Потом платформа- брезент- поезд- перестук- стрелки- полустанки- от вагона! стрелять буду! — перегоны — выгрузка; потом город-герой Севастополь, горько-синяя Северная бухта; раскаленный трюм транспорта; рампа; песок; Синайский полуостров; перевозка завершена — выдох.

Египетский механик, которого военспец из родного Свердловска лупит по затылку:

"Фи-и-и-ильтры! Чурка нерусская, аллах…бар, фи-ильтры чистить надо! Слышишь ты, х…йллах…бар! Чи-и-и-стить, с-сука!"

Потом жара, бесконечная и вечная жара, здесь ее залежи, отсюда она разносится ветрами, поездами, самолетами, туристами на подошвах, нефтью в танкерах — по всему миру; потом время года с непонятным названием "таммуз"; потом чужие туши в прицеле, наконец, бронебойный! Удар по капсюлю! Вспышка! Вспышка того самого выстрела, после которого Эхуд Элад, не худший в Израиле командир батальона, безголовым мешком осел в люк своего "паттона" — а для чего создается и живет танк, если не для победы и смерти?

Потом арабский экипаж сбежал, а веселые от победы израильтяне накинули тросы на буксирные крюки. Отволокли к себе, вместо любимой уральской сотки присобачили стопятимиллиметровую М68 и назвали — "Тиран-5Ш". И так велика была в те годы слава Иосифа Грозного, за жестокость прозванного Виссарионычем — что весь мир знал: слово "Тиран" в названии — не от названия Тиранского залива, вовсе нет!

А уж потом настало время совершенно иное. Тоже непонятно было: кто за кого и во имя чего стреляет в спину саперу, снимающему мины на перекрестках Бейрута; патрульному в секторе Газа; но ни сапер, ни патрульный умирать отчего-то не хотели. И вот тогда-то в армии обороны Израиля завелись тяжелые бронетранспортеры. В танковых бригадах как раз объявились новомодные "Меркавы", и старые танки попали под перешивку; "Тираны" с прочими тоже. С ветеранов снимали башню, втыкая недоразумение-брызгалку боевого модуля с обидным названием пирожного,