ним шёл раб, державший в руках запечатанный ящик. На старике лежал сегодня отпечаток какой-то таинственности; он был молчалив и беспрестанно оглядывался на раба, как бы боясь потерять его из виду.

Было ещё рано, а улицы были уже оживлённы и полны народа. Тут были люди, спешившие к своим знакомым, чтобы застать их ещё дома, прежде нежели они выйдут; мальчики, шедшие в сопровождении своих педагогов в школу или в гимназию; женщины и рабыни, поднявшиеся рано, чтобы принести воды из Эннеакруна[52]; поселяне, принёсшие на продажу овощи и фрукты; словом, деятельность кипела здесь уже с раннего утра. Форион и его спутник, повернули за угол улицы Триподов и через несколько мгновений Харикл стоял уже перед знакомым ему домом, приветствуя богов-покровителей, охраняющих вход в него. Ещё не тронутым стоял Агиеюс, имевший, по обычаю древних, форму кеглей, зеленеющий лавр простирал над ним свои могучие ветви, и, будто приветствуя возвращающегося ласковым взором, смотрела на него из-за забора голова гермы, украшенная, вероятно каким-нибудь прохожим, венком и лентами. Форион открыл дверь дома трезубым ключом. Скрип петлёй показал ясно, что дверь эта давно не отворялась.

С грустным, но вместе с тем и радостным чувством вошёл Харикл во двор покинутого дома. Каморка привратника была пуста, а цепь чуткой собаки лежала заржавленная. В колоннадах двора и в открытых местах андронитиса ласточки свили гнёзда, и трудолюбивые пауки сплели свои сети вокруг капителей колонн. Зелёный мох стал уже покрывать полы ходов; площадка поросла высокой травой. Здесь стояла статуя божества, хранившая тайные сокровища дома; юноше показалось, что положение её пьедестала изменилось. Он отлично помнил, что пьедестал этот с одной стороны вдавался несколько в землю, теперь же он лежал совершенно правильно. Чтобы убедиться, он подошёл ближе; теперь не оставалось ни малейшего сомнения: красные жилки камня, обращённые прежде ко входу, находились теперь на противоположной стороне.

Форион заметил его удивление. Он, казалось, угадывал, какие мысли заставили юношу примолкнуть и задуматься. Ласково подошёл он к Хариклу и взял его за руку.

— Может быть, — сказал он, — и до тебя уже дошли слухи о том, что божество это хранило под своим подножием большое богатство.

Харикл молчал.

— Это правда, — продолжал Форион, — когда я купил дом в надежде возвратить его когда-нибудь твоему отцу, то я увидел, что пьедестал, на котором стоит божество, наклонился совсем на бок и что самой статуе грозит падение. Я велел снять её и нашёл под ним кружку, в которой лежало две тысячи статернов чистейшего золота. Вот, — сказал он, взяв у раба тяжёлый ящик, — я передаю тебе эти деньги, так как ты возвратился на родину; конечно, предок твой предназначал их только гражданину этого города, хотя найти это золото суждено было, может быть, одному из отдалённейших его потомков.

Харикл был до того поражён и пристыжен, что не знал, что отвечать.

— Я знаю, — продолжал Форион, — всё, что рассказывают про меня, но я был далёк даже от мысли коснуться богатства, которое принадлежало не моим предкам, а было положено здесь другим для его потомков. Я никогда не стану молить богов о том, чтобы они указывали мне на подобные сокровища, или иметь дело с прорицателями, которые стали бы советовать мне извлекать из недр земли лежащие в них сокровища. Разве богатство может быть для меня приобретением столь драгоценным, каким считаю я сознание своей честности и благородство души? Неужели стану я менять лучшее на худшее? Ставить деньги выше спокойствия честной души?

— Чудный человек! — вскричал Харикл со слезами на глазах. — Ты представляешься мне божеством! Ты возвратил меня на родину, ты ввёл меня в дом отца моего, который я считал потерянным, и, наконец, ты же честно передал мне богатство, которое хранилось здесь в недрах земли.

— Молю богов, чтобы они даровали тебе в этом доме жизнь более счастливую, чем жизнь твоего отца, — сказал старец. — Осмотрись хорошенько и сделай необходимые распоряжения для возобновления хозяйства. Если тебе понадобится мой совет или моя помощь, то обратись ко мне; но сохрани в глубокой тайне всё, что произошло сегодня между нами.

Затем он пожал юноше руку и удалился в сопровождении раба.

Харикл стоял ещё долго, точно во сне, перед изображением божества, к ногам которого он поставил распечатанный ящик. Он дивился благородству этого человека, стыдился своего недоверия к нему и вместе с тем радовался, что не только обладает отцовским домом, но что и состояние его так значительно увеличилось. Наконец, очнувшись, он пошёл осмотреть остальные части дома. Через среднюю дверь он вошёл в покои женщин. Тут была комната его матери, здесь зала, где при свете лампы, в кругу женщин он играл у ног своей няньки или слушал её рассказы. Глубокая грусть охватила его, когда он увидел всё в таком запустении, а себя совсем одиноким среди обширных покоев. Он решил купить тотчас же нескольких рабов и необходимую мебель и посуду.

И без того уже было пора идти на рынок, чтобы встретиться с Ктезифоном и отыскать трапецита, которого ему нужно было видеть, поэтому, передав Ману ящик с золотом и велев ему следовать за собою, он вышел из дому.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Трапециты

Рынок был уже полон, когда Харикл пришёл туда[53]. Во всех его отделениях продавцы скрепили уже плетёнки своих лавок и выставили товар на столах и на скамейках. Тут булочницы сложили в высокие кучи свои круглые хлебы и пироги и преследовали криком и бранью прохожего, который нечаянно опрокидывал одну из этих пирамид; рядом дымились котлы с варёным горохом и другими овощами. Там, на горшечном рынке, горшечники восхваляли достоинство своей посуды, далее, на миртовом рынке продавались венки и ленты, и не одна хорошенькая продавщица принимала к вечеру заказы на венки, а может статься и на что-нибудь иное. Здесь можно было найти всё необходимое, начиная с ячменной крупы и до самых лакомых рыб, чеснок и фимиам, чистое прозрачное масло и превосходнейшие благовонные мази, свежий сыр и сладкий мёд гиметтийских пчёл, наконец, наёмных поваров и рабов и рабынь — всё это было здесь в изобилии, и каждое на своём месте. С громкими криками носили свой товар разносчики, а время от времени проходил по рынку общественный глашатай, возвещавший громким голосом продажу дома и вновь прибывших товаров или же объявлявший о награде, назначенной за открытие какого-либо воровства